Эпосы гомера. ​Гомер — самый известный поэт античности. Д. Художественная действительность

с.395 Как мы узна­ли в резуль­та­те мно­го­лет­них рас­ко­пок, нача­тых в 1870 г. Ген­ри­хом Шли­ма­ном и закон­чен­ных перед вто­рой миро­вой вой­ной аме­ри­кан­ским архео­ло­гом Бле­ге­ном, при­мер­но пять тысяч лет назад, око­ло 3000 г. до н. э., на неболь­шом хол­ме, рас­по­ло­жен­ном в 5- 6 кило­мет­рах от южно­го бере­га про­ли­ва Дар­да­нел­лы, неда­ле­ко от вхо­да в про­лив из Эгей­ско­го моря, впер­вые посе­ли­лись люди и постро­и­ли кре­пость. Холм этот носит сей­час турец­кое назва­ние Гис­сар­лык. Оби­та­те­ли кре­по­сти кон­тро­ли­ро­ва­ли тор­гов­лю по суше из Азии в Евро­пу и обрат­но, дер­жа в сво­их руках пере­пра­ву через про­лив. Посте­пен­но раз­ви­вав­ше­е­ся море­пла­ва­ние из Эгей­ско­го в Чер­ное море так­же ока­за­лось под кон­тро­лем оби­та­те­лей посе­ле­ния-кре­по­сти. Мно­же­ство золотых изде­лий, най­ден­ных при рас­коп­ках Шли­ма­на, гово­рит об огром­ных по тем вре­ме­нам богат­ствах, накоп­лен­ных в горо­де.

Око­ло 1900 г. до н. э. холм и его окрест­но­сти захва­ти­ло новое пле­мя, выра­щи­вав­шее лоша­дей, кото­рых не зна­ли их пред­ше­ст­вен­ни­ки. Новые при­шель­цы стро­ят кре­пость, бо́ льшую по раз­ме­рам и более могу­ще­ст­вен­ную, чем преж­няя.

Око­ло 1250 г. до н. э., если судить по архео­ло­ги­че­ским дан­ным, посе­ле­ние сно­ва было захва­че­но, раз­ру­ше­но и сожже­но, а через неко­то­рое вре­мя на хол­ме селят­ся при­шель­цы из цен­траль­ной Евро­пы. Око­ло 1100 г. до н. э. город постиг еще один пожар, и холм дела­ет­ся необи­та­е­мым на несколь­ко сот лет.

Кто жил в этом горо­де, место­по­ло­же­ние кото­ро­го более все­го соот­вет­ст­ву­ет Или­о­ну, или Трое, как он изо­бра­жен в « Илиа­де» ? Как назы­ва­ли этот город его жите­ли, не оста­вив­шие каких-либо пись­мен­ных памят­ни­ков?

В середине II тыся­че­ле­тия до н. э. зем­ли на восток от Гис­сар­лык­ско­го хол­ма при­над­ле­жа­ли могу­ще­ст­вен­ной хетт­ской дер­жа­ве. В анна­лах хетт­ско­го царя Тут­ха­лийи IV, пра­вив­ше­го при­мер­но с 1250 по 1220 г. до н. э., с.396 упо­ми­на­ют­ся две мест­но­сти, оче­вид­но нахо­див­ши­е­ся на севе­ро-запа­де Малой Азии, - Вилу­сия и Тру­и­са: одно из этих назва­ний, ско­рее Вилу­сия, веро­ят­но, носил город на Гис­сар­лык­ском хол­ме, кото­рый гре­ки впо­след­ст­вии назы­ва­ли Или­о­ном (в более древ­ние вре­ме­на Вили­о­ном), или Тро­ей. Из тех же хетт­ских анна­лов мы узна­ем, что Вилу­сия вхо­ди­ла в вое­вав­шую про­тив хет­тов коа­ли­цию.

Захва­тить столь мощ­но укреп­лен­ное посе­ле­ние мог­ла либо регу­ляр­ная армия, либо пере­се­ля­ю­ще­е­ся с жена­ми и детьми воин­ст­вен­ное пле­мя, могу­щее обос­но­вать­ся вокруг горо­да и пред­при­нять дли­тель­ную оса­ду. Так как, по архео­ло­ги­че­ским дан­ным, при­шель­цы посе­ли­лись лишь через неко­то­рый про­ме­жу­ток вре­ме­ни после раз­ру­ше­ния горо­да, веро­ят­нее все­го пред­по­ло­же­ние, что его взя­ло хетт­ское вой­ско царя Тут­ха­лийи IV: анна­лы дошли до нас не пол­но­стью, и о захва­те Вилу­сии мог­ло гово­рить­ся в утра­чен­ной для нас части анна­лов.

Сре­ди хетт­ских доку­мен­тов, най­ден­ных при рас­коп­ках хетт­ской сто­ли­цы Хат­ту­сас, обна­ру­жен отры­вок эпо­са на лувий­ском язы­ке, род­ст­вен­ном хетт­ско­му, в кото­ром упо­ми­на­лась « кру­тая Вилу­са» . Оче­вид­но, судь­ба горо­да на кру­том хол­ме Гис­сар­лык вол­но­ва­ла наро­ды хетт­ской дер­жа­вы, ибо толь­ко такие собы­тия нахо­дят отра­же­ние в геро­и­че­ском эпо­се.

Одна­ко не мень­шее впе­чат­ле­ние судь­ба Вилу­сии про­из­ве­ла на появив­ших­ся на Бал­кан­ском полу­ост­ро­ве око­ло 1900 г. до н. э. и посте­пен­но засе­ляв­ших ост­ро­ва Эгей­ско­го моря древ­них гре­ков. В XV в. до н. э. они обос­но­ва­лись проч­но на юго-запад­ной око­неч­но­сти Малой Азии, осно­вав город, кото­рый позд­нее назы­вал­ся Миле­том. Вско­ре долж­ны были они позна­ко­мить­ся и с Вилу­си­ей: когда в VIII в. до н. э. будет созда­вать­ся « Или­а­да» , холм Гис­сар­лык будет покрыт раз­ва­ли­на­ми и Гомер смо­жет систе­ма­ти­че­ски харак­те­ри­зо­вать тро­ян как « коне­бор­ных» , лишь опи­ра­ясь на полу­ты­ся­че­лет­нюю тра­ди­цию, запом­нив­шую, что жите­ли Вилу­сии выде­ля­лись сре­ди сосед­них наро­дов той ролью, кото­рую у них игра­ла лошадь. Отно­ше­ния гре­че­ских пле­мен, кото­рые, оче­вид­но, име­но­ва­ли себя ахей­ца­ми (ахай­вой), с Вилу­си­ей, види­мо, не были мир­ны­ми: об этом свиде­тель­ст­ву­ет само то обсто­я­тель­ство, что оса­да Вилу­сии (в язы­ке гре­ков Или­о­на) и ее взя­тие ока­за­лись в цен­тре гре­че­ской эпи­че­ской тра­ди­ции, ибо эта тра­ди­ция, как пока­зы­ва­ет геро­и­че­ский эпос шуме­ров и гер­ман­цев, тюрк­ских наро­дов и сла­вян, не стро­ит сво­их сюже­тов из ниче­го, все­гда отправ­ля­ясь от каких-то реаль­но имев­ших место столк­но­ве­ний. Гре­ки мог­ли пред­при­ни­мать и само­сто­я­тель­ные воен­ные экс­пе­ди­ции про­тив Вилу­сии-Или­о­на (они едва ли мог­ли закон­чить­ся взя­ти­ем горо­да), мог­ли при­ни­мать уча­стие и в войне, кото­рую вел про­тив Вилу­сии и ее союз­ни­ков хетт­ский царь: хетт­ская дер­жа­ва нахо­ди­лась в ожив­лен­ных сно­ше­ни­ях с одним из ахей­ских гре­че­ских государств, кото­рое име­ну­ет­ся в хетт­ских текстах как Ахий­а­ва и нахо­ди­лось, ско­рее все­го, на о. Родо­се. Гре­ки мог­ли быть и в чис­ле тех, кто посе­лил­ся на Гис­сар­лык­ском хол­ме после раз­ру­ше­ния горо­да.

Пытать­ся извлечь из гоме­ров­ских поэм подроб­но­сти исто­ри­че­ских собы­тий бес­по­лез­но; хотя геро­и­че­ский эпос все­гда отправ­ля­ет­ся от каких-то под­лин­ных исто­ри­че­ских фак­тов (и мы это можем дока­зать, когда в нашем с.397 рас­по­ря­же­нии есть неза­ви­си­мые свиде­тель­ства об этих собы­ти­ях), эпос так транс­фор­ми­ру­ет исто­ри­че­скую реаль­ность в духе сво­ей спе­ци­фи­че­ской поэ­ти­ки, что ника­кая рекон­струк­ция реаль­ных собы­тий на осно­ве одно­го эпо­са невоз­мож­на: мы не мог­ли бы вос­ста­но­вить по рус­ским были­нам даже в общих чер­тах собы­тия исто­рии Киев­ской Руси, если бы не зна­ли их из лето­пи­сей.

Лишь упо­ми­на­ние в хетт­ских текстах Тру­и­сы дает нам осно­ва­ние пред­по­ла­гать, что в гре­че­скую эпи­че­скую тра­ди­цию о войне и взя­тии Или­о­на- Трои про­ник­ли так­же и какие-то отго­лос­ки воен­ных собы­тий, свя­зан­ных с горо­дом Тру­и­сой, сколь­ко-нибудь отчет­ли­во замет­ные лишь в необъ­яс­ни­мом ина­че двой­ном назва­нии оса­ждав­ше­го­ся гре­ка­ми горо­да - Троя- Или­он.

Перей­дем теперь от исто­ри­че­ских собы­тий к самой древ­не­гре­че­ской эпи­че­ской тра­ди­ции. Исто­ки ее вос­хо­дят по край­ней мере к нача­лу III тыся­че­ле­тия до н. э., ко вре­ме­ни, когда пред­ки гре­ков и дру­гих индо­ев­ро­пей­ских наро­дов (в том чис­ле, по-види­мо­му, и оби­та­те­лей хол­ма Гис­сар­лык с 1900 по 1250 г. до н. э.) жили еще на их общей родине, ско­рее все­го в наших севе­ро­при­чер­но­мор­ских сте­пях. Гре­ки, когда они появи­лись на Бал­кан­ском полу­ост­ро­ве в нача­ле II тыся­че­ле­тия до н. э., пели под акком­па­не­мент лиры пес­ни о слав­ных подви­гах вои­те­лей про­шлых веков. Заво­е­ва­ние Бал­кан­ско­го полу­ост­ро­ва и воен­ные экс­пе­ди­ции II тыся­че­ле­тия до н. э. сде­ла­лись толч­ком для созда­ния новых песен, вби­рав­ших в себя древ­нюю тра­ди­цию и при­спо­саб­ли­вав­ших ее к новым обсто­я­тель­ствам. При рас­коп­ках Пилос­ско­го двор­ца, раз­ру­шен­но­го ок. 1200 г. до н. э., обна­ру­же­на фрес­ка, изо­бра­жаю­щая сидя­щую фигу­ру, играю­щую на лире, оче­вид­но, акком­па­ни­руя себе, так как соль­ная игра на лире не была извест­на гре­че­ской тра­ди­ции. Выска­зы­ва­лись пред­по­ло­же­ния, что на фрес­ке изо­бра­же­но боже­ство, но нико­му не при­шло бы в голо­ву вкла­ды­вать лиру в руки боже­ства, если бы певец, акком­па­ни­ру­ю­щий себе на лире, не был при­выч­ной фигу­рой в микен­ском обще­стве. В гроб­ни­це микен­ской эпо­хи, рас­ко­пан­ной в Мениди, неда­ле­ко от Афин, обна­ру­же­ны остат­ки шле­ма и двух лир; похо­ро­нен­ный в ней чело­век мог быть в чем-то похож на гоме­ров­ско­го вои­те­ля Ахил­ла, пев­ше­го, сидя у себя в шат­ре, о « слав­ных дея­ни­ях мужей» и акком­па­ни­ро­вав­ше­го себе на лире.

Еще гоме­ров­ские поэ­мы, про­ник­ну­тые духом новой эпо­хи, сохра­нят все же как обло­мок пра­ин­до­ев­ро­пей­ско­го при­ми­тив­но­го геро­и­че­ско­го эпо­са пора­зи­тель­ное сло­во­со­че­та­ние « неувядаю­щая сла­ва» , как сохра­нят его и свя­щен­ные гим­ны древ­не­ин­дий­ской « Ригведы» . В середине II тыся­че­ле­тия до н. э. в гре­че­скую эпи­че­скую тра­ди­цию вой­дет и сохра­нит­ся опи­са­ние боль­шо­го, « подоб­но­го башне» , щита, закры­ваю­ще­го вои­на с голо­вы до ног; к ран­не­ми­кен­ской эпо­хе вос­хо­дит и упо­ми­на­е­мый в « Илиа­де» () кожа­ный шлем, укра­шен­ный каба­ньи­ми клы­ка­ми. В после­ми­кен­ские вре­ме­на таких щитов и шле­мов не было в употреб­ле­нии, и Гомер мог знать о них лишь из поэ­ти­че­ской тра­ди­ции.

Геро­я­ми эпи­че­ских песен в микен­ское вре­мя дела­ют­ся цари тогдаш­них государств, извест­ных нам, как, напри­мер, Микен­ское и Пилос­ское цар­ства, сто­ли­цы кото­рых пред­ста­ли перед наши­ми гла­за­ми в резуль­та­те с.398 архео­ло­ги­че­ских рас­ко­пок, и дру­гих, кото­рые нам извест­ны хуже или совсем неиз­вест­ны.

Но эпос изби­ра­те­лен в исполь­зо­ва­нии исто­ри­че­ских собы­тий; из мно­же­ства воен­ных столк­но­ве­ний эпо­хи экс­пе­ди­ция под Трою, види­мо, уже вско­ре после само­го собы­тия заня­ла важ­ное место в эпи­че­ской тра­ди­ции, в репер­ту­а­ре пев­цов-аэдов. Заняв­шие в кон­це кон­цов вто­рое место пес­ни о похо­дах на город Фивы в Сред­ней Гре­ции и об ужас­ной судь­бе царя Эди­па, по-види­мо­му, так­же вос­хо­дят в сво­их исто­ках к Микен­ской эпо­хе.

Вско­ре после гибе­ли Трои страш­ная ката­стро­фа постиг­ла микен­ский мир. Двор­цы Пило­са и Микен в Пело­пон­не­се были сожже­ны, уцелев­ший дво­рец в Тирин­фе был поки­нут его оби­та­те­ля­ми. Еги­пет­ские и хетт­ские источ­ни­ки гово­рят о наше­ст­вии досе­ле неве­до­мых наро­дов, потряс­шем все восточ­ное Сре­ди­зем­но­мо­рье. В микен­скую Гре­цию втор­га­ют­ся с севе­ра сняв­ши­е­ся с места под натис­ком соседей гре­че­ские пле­ме­на эолий­цев и дорий­цев, жив­шие до сих пор родо­пле­мен­ным стро­ем где-то к севе­ру от Бал­кан­ско­го полу­ост­ро­ва. Насту­па­ет эпо­ха после­ми­кен­ско­го упад­ка. Изде­лия худо­же­ст­вен­но­го ремес­ла ста­но­вят­ся гру­бы­ми, при­ми­тив­ны­ми. Слож­ная сло­го­вая пись­мен­ность микен­ских двор­цов, так назы­вае­мое линей­ное пись­мо Б, была забы­та. Гре­ки сно­ва сде­ла­лись бес­пись­мен­ным наро­дом - насту­па­ет эпо­ха, кото­рую при­ня­то назы­вать « тем­ны­ми века­ми» . Жизнь гре­ков при­об­ре­та­ет фор­мы, харак­тер­ные для наро­дов, жив­ших родо­пле­мен­ным стро­ем и раз­ру­шив­ших более высо­кую куль­ту­ру, как это сде­ла­ли гер­ман­цы во вре­мя вели­ко­го пере­се­ле­ния наро­дов или пред­ки индий­цев арьи, раз­ру­шив­шие в XIV- XIII вв. до н. э. прото­ин­дий­скую циви­ли­за­цию. В цен­тре инте­ре­сов тако­го пле­ме­ни - воен­ные экс­пе­ди­ции пред­во­ди­те­лей с их дру­жи­на­ми, захват и дележ добы­чи, геро­и­че­ская смерть в поедин­ке с непри­я­те­лем, сла­ва подви­гов - при жиз­ни и после смер­ти. Иде­аль­ной фор­мой выра­же­ния идео­ло­гии тако­го обще­ства явля­ет­ся геро­и­че­ский эпос: ею про­ник­ну­ты пес­ни древ­не­ис­ланд­ской « Стар­шей Эдды» , индий­ская « Махаб­ха­ра­та» , геро­и­че­ский эпос тюрк­ских наро­дов.

Гре­ки эолий­ско­го пле­ме­ни, жив­шие пер­во­на­чаль­но север­нее, усва­и­ва­ют поэ­ти­че­скую тра­ди­цию Микен­ской эпо­хи, объ­еди­ня­ют ее со сво­ей соб­ст­вен­ной: язык гоме­ров­ских поэм свиде­тель­ст­ву­ет о том, что поэ­ти­че­ская тра­ди­ция микен­ских вре­мен дошла до Гоме­ра через эолий­ских аэдов - твор­цов геро­и­че­ских эпи­че­ских песен пер­вых после­ми­кен­ских веков.

В X в. до н. э. эолий­цы и гре­ки ионий­ско­го пле­ме­ни, жив­шие в Гре­ции, види­мо, уже в микен­ские вре­ме­на, начи­на­ют коло­ни­зи­ро­вать ост­ро­ва Эгей­ско­го моря и север­ную часть запад­но­го побе­ре­жья Малой Азии. В усло­ви­ях тес­но­го кон­так­та эолий­цев и ионян эпи­че­ская тра­ди­ция пере­хо­дит к ионий­ским аэдам. Из спла­ва эолий­ских и ионий­ских диа­лект­ных черт с сохра­не­ни­ем арха­из­мов еще более древ­них эпох скла­ды­ва­ет­ся поэ­ти­че­ский язык гоме­ров­ско­го эпо­са. Язык этот был поня­тен слу­ша­те­лям, при­вык­шим с дет­ства к пес­ням аэдов - твор­цов и испол­ни­те­лей гре­че­ско­го эпо­са, хотя в жиз­ни никто на этом язы­ке не гово­рил. Необыч­ность язы­ка под­чер­ки­ва­ла необыч­ность собы­тий, о кото­рых повест­во­ва­ли аэды, помо­га­ла слу­ша­те­лям пере­не­стись в мир геро­и­че­ско­го про­шло­го, люди кото­ро­го пред­став­ля­лись намно­го силь­нее, храб­рее, во всех отно­ше­ни­ях с.399 зна­чи­тель­нее нынеш­них. Если даже какое-то выра­же­ние ока­зы­ва­лось не совсем понят­ным, это толь­ко под­ни­ма­ло авто­ри­тет аэда, кото­рый казал­ся знаю­щим то, чего не зна­ют про­стые люди.

Чет­ко уре­гу­ли­ро­ван­ный сти­хотвор­ный раз­мер - гек­са­метр, где каж­дый стих состо­ял из шести стоп с пра­виль­ным чере­до­ва­ни­ем дол­гих и крат­ких сло­гов, харак­тер­ным для всей древ­не­гре­че­ской поэ­зии, неза­тей­ли­вая тор­же­ст­вен­ная мело­дия сти­хов, пев­ших­ся под акком­па­не­мент лиры, - все это еще боль­ше при­под­ни­ма­ло песнь аэда над уров­нем повсе­днев­но­го суще­ст­во­ва­ния слу­ша­те­лей.

Меж­ду тем Гре­ция посте­пен­но выхо­ди­ла из состо­я­ния тяже­ло­го эко­но­ми­че­ско­го упад­ка, поли­ти­че­ской и куль­тур­ной дегра­да­ции, в кото­рые она впа­ла после гибе­ли микен­ских царств. В X в. до н. э. гре­ки начи­на­ют в замет­ных коли­че­ствах выплав­лять желе­зо, и оно посте­пен­но вытес­ня­ет брон­зу в каче­стве мате­ри­а­ла для изготов­ле­ния орудий труда и ору­жия. Насту­па­ет подъ­ем зем­леде­лия, ремес­ла и тор­гов­ли, уве­ли­чи­ва­ет­ся чис­лен­ность насе­ле­ния. Воз­рож­да­ет­ся на новой осно­ве изо­бра­зи­тель­ное искус­ство - вазо­вая живо­пись, релье­фы на брон­зе, скульп­ту­ра. Рели­ги­оз­ные празд­не­ства и погре­баль­ные цере­мо­нии соби­ра­ют все боль­ше людей из сосед­них мест­но­стей, и испол­не­ние эпи­че­ских поэм сопер­ни­чаю­щи­ми меж­ду собой в мастер­стве аэда­ми ста­но­вит­ся неотъ­ем­ле­мым эле­мен­том празд­нич­ных или тра­ур­ных цере­мо­ний.

Нако­нец, око­ло 800 г. до н. э., гре­ки заим­ст­ву­ют у фини­кий­цев и при­спо­саб­ли­ва­ют к гре­че­ско­му язы­ку фини­кий­ский алфа­вит. В тече­ние VIII в. до н. э. он рас­про­стра­ня­ет­ся, как об этом свиде­тель­ст­ву­ют над­пи­си, по все­му гре­че­ско­му миру. Этим закон­чил­ся длив­ший­ся четы­ре сто­ле­тия пери­од, в тече­ние кото­ро­го после­ми­кен­ские гре­ки обхо­ди­лись без пись­мен­но­сти, пери­од фор­ми­ро­ва­ния древ­не­гре­че­ско­го народ­но­го геро­и­че­ско­го эпо­са.

И вот в то самое вре­мя, когда начав­ший­ся подъ­ем все уско­рял­ся в вос­хо­дя­щем тем­пе, где-то в ионий­ских коло­ни­ях - на ост­ро­вах или в Малой Азии - тра­ди­ци­он­ное искус­ство аэда усво­ил юно­ша, наде­лен­ный от при­ро­ды поэ­ти­че­ским гени­ем, какой не про­яв­лял­ся до того и про­явил­ся с тех пор все­го несколь­ко раз на про­тя­же­нии всей исто­рии чело­ве­че­ства. Имя его - Гомер.

Био­гра­фи­че­ские сведе­ния о нем, дошед­шие до нас от позд­ней­ших антич­ных авто­ров, про­ти­во­ре­чи­вы, не все­гда прав­до­по­доб­ны, зача­стую пред­став­ля­ют собой оче­вид­ные домыс­лы. Гре­ки позд­ней­ших вре­мен не зна­ли даже, откуда Гомер был родом, что нашло свое отра­же­ние в зна­ме­ни­той эпи­грам­ме, вошед­шей в так назы­вае­мую « Гре­че­скую анто­ло­гию» .

Гомер дол­жен был впи­тать в себя с юных лет веко­вую и даже тыся­че­лет­нюю тра­ди­цию уст­но­го эпи­че­ско­го твор­че­ства. У это­го жан­ра фольк­ло­ра есть свои зако­но­мер­но­сти, более или менее общие для всех наро­дов, кото­рые созда­ют фольк­лор­ный геро­и­че­ский эпос. Выяв­ля­ют­ся эти зако­ны лег­че все­го при изу­че­нии эпи­че­ско­го твор­че­ства наро­дов, у кото­рых оно с.401 еще живо, где самый про­цесс твор­че­ства мож­но непо­сред­ст­вен­но наблюдать и иссле­до­вать. Такие наблюде­ния были пред­при­ня­ты рус­ским уче­ным В. В. Рад­ло­вым в отно­ше­нии эпо­са тюрк­ских наро­дов еще в XIX в. В нашем веке еще живое эпи­че­ское твор­че­ство наро­дов Юго­сла­вии изу­ча­ли с этой точ­ки зре­ния Мати­ас Мур­ко, аме­ри­кан­цы Миль­ман Парри и его уче­ник Аль­берт Лорд. Иссле­до­ва­лось и иссле­ду­ет­ся и эпи­че­ское твор­че­ство дру­гих наро­дов.

При этом выяс­ни­лось, что в фольк­лор­ном эпо­се важ­ней­шее место зани­ма­ет импро­ви­за­ция в про­цес­се испол­не­ния. Певец или ска­зи­тель нико­гда не повто­ря­ет еди­но­жды создан­ный и раз навсе­гда заучен­ный текст. Эпи­че­ская песнь в извест­ной мере тво­рит­ся зано­во для каж­до­го испол­не­ния, но для того чтобы спра­вить­ся с этой зада­чей, певец дер­жит нагото­ве у себя в памя­ти целый набор эпи­че­ских кли­ше, под­хо­дя­щих оди­на­ко­во для пес­ней на раз­лич­ные сюже­ты. Объ­ем этих кли­ше колеб­лет­ся от соче­та­ния суще­ст­ви­тель­но­го с его посто­ян­ным эпи­те­том, пере­хо­дя­щим из пес­ни в песнь, как « доб­рый мо́ лодец» или « силуш­ка вели­кая» рус­ских былин, при­над­ле­жа­щих к тому же жан­ру геро­и­че­ско­го эпо­са, до целых бло­ков в несколь­ко сти­хов, опи­сы­ваю­щих какую-то повто­ря­ю­щу­ю­ся типи­че­скую ситу­а­цию.

Фольк­лор­ный эпос обыч­но одно­ли­не­ен в раз­ви­тии повест­во­ва­ния: собы­тия, кото­рые в жиз­ни есте­ствен­но про­ис­хо­ди­ли бы одновре­мен­но, раз­ви­ва­ясь парал­лель­но, эпос изо­бра­жа­ет как про­ис­хо­дя­щие после­до­ва­тель­но. Дей­ст­ву­ю­щие лица все­гда харак­те­ри­зу­ют­ся одно­знач­но поло­жи­тель­но или отри­ца­тель­но, рису­ют­ся либо сплош­ной чер­ной, либо белой крас­кой. Харак­те­ры геро­ев изо­бра­жа­ют­ся ста­тич­но, в них не вид­но раз­ви­тия, даже если цикл эпи­че­ских пес­ней изо­бра­жа­ет судь­бу героя от рож­де­ния до самой гибе­ли.

Эту фольк­лор­ную эпи­че­скую поэ­ти­ку вме­сте с тех­ни­кой импро­ви­за­ции уна­сле­до­вал от сво­их учи­те­лей и Гомер. Так, в част­но­сти, Гомер сохра­ня­ет фольк­лор­ную одно­ли­ней­ность повест­во­ва­ния; этот прин­цип изо­бра­же­ния собы­тий был открыт у Гоме­ра Ф. Ф. Зелин­ским и был назван им « зако­ном хро­но­ло­ги­че­ской несов­ме­сти­мо­сти» . Так, в III пес­ни « Или­а­ды» поэт сна­ча­ла дает доволь­но длин­ную сце­ну меж­ду Еле­ной и Пари­сом, спа­сен­ным Афро­ди­той от рук Мене­лая, а затем уже сооб­ща­ет о том, как Мене­лай разыс­ки­вал Пари­са на поле сра­же­ния, в то вре­мя как Мене­лай, есте­ствен­но, дол­жен был ринуть­ся на поис­ки Пари­са сра­зу после того, как тот исчез.

Широ­ко исполь­зу­ет Гомер и харак­тер­ные для фольк­лор­но­го эпо­са и вооб­ще для фольк­ло­ра кли­ше. Бог Апол­лон у него мно­го­крат­но харак­те­ри­зу­ет­ся как « среб­ро­лу­кий» , а Ахилл как « быст­ро­но­гий» , хотя спо­соб­ность Ахил­ла быст­ро бегать не игра­ет роли в раз­ви­тии дей­ст­вия « Или­а­ды» и в XXII пес­ни () он так и не смог догнать убе­гав­ше­го от него Гек­то­ра. Небо име­ну­ет­ся звезд­ным, даже когда дей­ст­вие про­ис­хо­дит средь бела дня (« Или­а­да» , ; ). В I пес­ни « Или­а­ды» в опи­са­нии жерт­во­при­но­ше­ния мы чита­ем:

Образ глав­но­го героя « Или­а­ды» Ахил­ла не толь­ко неод­но­зна­чен, но и обна­ру­жи­ва­ет на про­тя­же­нии поэ­мы чер­ты раз­ви­тия. Ахилл, силь­ней­ший из силь­ных и храб­рей­ший из храб­рых, не выдер­жи­ва­ет обиды, нане­сен­ной ему вер­хов­ным пред­во­ди­те­лем ахей­цев под Тро­ей Ага­мем­но­ном, ото­брав­шим у него люби­мую им плен­ни­цу Бри­се­иду. Раз­гне­ван­ный Ахилл пере­ста­ет участ­во­вать в сра­же­ни­ях и через свою мать, боги­ню Фети­ду, доби­ва­ет­ся того, что Зевс нис­по­сы­ла­ет ахей­цам пора­же­ния, кото­рые застав­ля­ют их рас­ка­ять­ся в обиде, нане­сен­ной само­му могу­че­му из геро­ев. Гомер при­зна­ет, что у Ахил­ла были все осно­ва­ния для того, чтобы прий­ти в ярость, и все же он уже во вступ­ле­нии к « Илиа­де» назы­ва­ет гнев Ахил­ла « губи­тель­ным, пагуб­ным» ( : в пере­во­де Гнеди­ча « гроз­ный» ), а затем шаг за шагом пока­зы­ва­ет, что поведе­ние Ахил­ла при­ве­ло к гибе­ли его луч­ше­го дру­га Патрок­ла . Ахилл нако­нец рас­ка­и­ва­ет­ся в сво­ем поведе­нии. Он высту­па­ет на защи­ту ахей­цев и уби­ва­ет в поедин­ке Гек­то­ра. Но здесь Гомер изо­бра­жа­ет Ахил­ла пре­сту­пив­шим в скор­би по Патро­клу и в нена­ви­сти к Гек­то­ру боже­ские и чело­ве­че­ские зако­ны: Ахилл глу­мит­ся над телом мерт­во­го Гек­то­ра и соби­ра­ет­ся лишить его погре­бе­ния. Лишь в заклю­чи­тель­ной пес­ни « Или­а­ды» Гомер пока­зы­ва­ет Ахил­ла, смяг­чен­но­го горем явив­ше­го­ся к нему отца Гек­то­ра При­а­ма. Ахилл выда­ет ему для погре­бе­ния тело Гек­то­ра и сам пла­чет вме­сте с При­а­мом (). Тот самый Ахилл, кото­ро­го лишь вме­ша­тель­ство Афи­ны удер­жа­ло в I пес­ни от напа­де­ния на Ага­мем­но­на (), в XXIV, послед­ней, сам при­ни­ма­ет зара­нее меры, чтобы не допу­стить вспыш­ки гне­ва, кото­рая мог­ла бы побудить его посяг­нуть на явив­ше­го­ся к нему про­си­те­лем При­а­ма ().

Одним из наи­бо­лее бро­саю­щих­ся в гла­за худо­же­ст­вен­ных при­е­мов гоме­ров­ско­го эпо­са явля­ет­ся изо­бра­же­ние геро­ев дей­ст­ву­ю­щи­ми не по соб­ст­вен­но­му побуж­де­нию, а полу­чаю­щи­ми в важ­ные момен­ты помощь и сове­ты от покро­ви­тель­ст­ву­ю­щих им богов. Так, уже в I пес­ни « Или­а­ды» види­мая толь­ко Ахил­лу Афи­на по пору­че­нию Геры оста­нав­ли­ва­ет его в тот момент, когда он был готов бро­сить­ся с мечом на Ага­мем­но­на, и обе­ща­ет Ахил­лу удо­вле­тво­ре­ние за нане­сен­ную ему обиду (). В III пес­ни Афро­ди­та спа­са­ет от гибе­ли Пари­са-Алек­сандра, потер­пев­ше­го пора­же­ние в поедин­ке с Мене­ла­ем (). При этом боги все­гда доби­ва­ют­ся того, чтобы дей­ст­вие раз­ви­ва­лось либо в соот­вет­ст­вии с уже сло­жив­шей­ся эпи­че­ской тра­ди­ци­ей, либо в согла­сии с худо­же­ст­вен­ным замыс­лом поэта, так что немец­кие фило­ло­ги мет­ко оха­рак­те­ри­зо­ва­ли эту пора­зи­тель­ную чер­ту гоме­ров­ско­го эпо­са как Göt­te­rap­pa­rat - т. е. « аппа­рат богов» , кото­рый поэт исполь­зу­ет для раз­ви­тия дей­ст­вия в нуж­ном направ­ле­нии.

Оче­вид­но, люди дого­ме­ров­ской и гоме­ров­ской эпо­хи мог­ли в кри­ти­че­ских ситу­а­ци­ях ощу­щать при­ни­ма­е­мые ими реше­ния как резуль­тат с.404 вну­ше­ния боже­ства, а кому-то из них каза­лось, что он слы­шал их ука­за­ния или даже видел этих богов в чело­ве­че­ском или в каком-либо ином обли­ке. Одна­ко в гоме­ров­ской поэ­зии вме­ша­тель­ство богов в дела людей и их руко­вод­ство геро­я­ми явно пре­вра­ти­лись в худо­же­ст­вен­ный при­ем, име­ю­щий, в част­но­сти, целью при­под­нять геро­ев эпо­са и их дела над обыч­ным чело­ве­че­ским уров­нем. Не слу­чай­но неожидан­ное выступ­ле­ние Тер­си­та, при­звав­ше­го вои­нов отправ­лять­ся по домам, моти­ви­ро­ва­но все­го лишь его соб­ст­вен­ным низ­мен­ным харак­те­ром, а про­ти­во­дей­ст­вие, кото­рое ока­зал ему и дру­гим желав­шим вер­нуть­ся Одис­сей, моти­ви­ро­ва­но полу­чен­ным им от Афи­ны пору­че­ни­ем (« Или­а­да» , ): вме­ша­тель­ства богов Гомер удо­ста­и­ва­ет толь­ко луч­ших - бла­го­род­ных геро­ев знат­но­го про­ис­хож­де­ния.

Даже саму судь­бу - Мой­ру - ста­вит Гомер на служ­бу сво­им худо­же­ст­вен­ным зада­чам: он при­бе­га­ет к ссыл­ке на нее, когда не может, не всту­пая в про­ти­во­ре­чие с тра­ди­ци­ей или с общим замыс­лом про­из­веде­ния, раз­ви­вать дей­ст­вие так, как это соот­вет­ст­во­ва­ло бы его сим­па­ти­ям или было в дан­ный момент худо­же­ст­вен­но выиг­рыш­но. Так, явно сочув­ст­ву­ю­щий Гек­то­ру в его поедин­ке с Ахил­лом поэт застав­ля­ет сочув­ст­во­вать Гек­то­ру само­го Зев­са () и объ­яс­ня­ет гибель Гек­то­ра, види­мо закреп­лен­ную в тра­ди­ции и, во вся­ком слу­чае, необ­хо­ди­мую в соот­вет­ст­вии с замыс­лом « Или­а­ды» , реше­ни­ем судь­бы.

Дого­ме­ров­ская эпи­че­ская тра­ди­ция была обшир­на и раз­но­об­раз­на. Слу­ша­те­ли Гоме­ра долж­ны были хоро­шо пом­нить мно­же­ство ска­за­ний о богах и геро­ях, оче­вид­но, чаще все­го обле­чен­ных в эпи­че­скую фор­му. Об этом гово­рит то, что Гомер часто доволь­ст­ву­ет­ся лишь наме­ка­ми на чрез­вы­чай­но инте­рес­ные мифи­че­ские эпи­зо­ды типа подви­гов Герак­ла и кон­флик­тов, воз­ни­кав­ших у Зев­са с пре­сле­до­вав­шей Герак­ла Герой: ауди­то­рия не про­сти­ла бы Гоме­ру такой ску­по­сти в изло­же­нии, если бы боль­шин­ству слу­ша­те­лей не было хоро­шо извест­но, о чем идет речь. Неко­то­рые эпи­зо­ды из эпи­че­ской тра­ди­ции, в том чис­ле и не отно­ся­щей­ся к Тро­ян­ской войне, Гомер, судя по все­му, исполь­зо­вал в сво­их поэ­мах не толь­ко непо­сред­ст­вен­но, но и в каче­стве отправ­ных пунк­тов для созда­ния ана­ло­гич­ных эпи­зо­дов на совсем дру­гом мате­ри­а­ле. Так, есть осно­ва­ния думать, что древ­нее повест­во­ва­ние о гне­ве Меле­а­г­ра и об его отка­зе сра­жать­ся, кото­рое исполь­зу­ет в сво­ей речи, уве­ще­вая Ахил­ла, Феникс (« Или­а­да» , ), мог­ло подать Гоме­ру идею поста­вить гнев Ахил­ла в цен­тре дей­ст­вия « Или­а­ды» .

Гомер мог опи­рать­ся на сло­жив­шу­ю­ся эпи­че­скую тра­ди­цию о Тро­ян­ской войне и дол­жен был счи­тать­ся с ней начи­ная с ее предыс­то­рии с похи­ще­ни­ем Еле­ны и кон­чая взя­ти­ем Трои с помо­щью дере­вян­но­го коня и воз­вра­ще­ни­ем ахей­цев из-под Трои. Гомер не стал в сво­их дошед­ших до нас поэ­мах пытать­ся после­до­ва­тель­но изла­гать ход вой­ны. Он ска­зал свое, новое сло­во о похо­де гре­ков под Трою, скон­цен­три­ро­вав его в двух боль­ших поэ­мах, каж­дая из кото­рых посвя­ще­на все­го лишь одно­му эпи­зо­ду - ссо­ре Ахил­ла с Ага­мем­но­ном и победе его над Гек­то­ром и, соот­вет­ст­вен­но, воз­вра­ще­нию Одис­сея на Ита­ку. Для народ­но­го эпо­са типич­ны либо корот­кая песнь, посвя­щен­ная одно­му эпи­зо­ду, либо более про­стран­ное с.405 повест­во­ва­ние, нани­зы­ваю­щее после­до­ва­тель­но эпи­зо­ды. В духе этой тра­ди­ции долж­ны были стро­ить свои пес­ни пред­ше­ст­вен­ни­ки Гоме­ра, и так посту­па­ли даже его бли­жай­шие пре­ем­ни­ки, нахо­див­ши­е­ся в общем под его вли­я­ни­ем, - так назы­вае­мые кик­ли­че­ские поэты. Гени­аль­ный при­ем Гоме­ра был заме­чен уже в древ­но­сти, и Ари­сто­тель писал в сво­ей « Поэ­ти­ке» : « Дума­ет­ся, что заблуж­да­ют­ся все поэты, кото­рые сочи­ня­ли “Герак­ле­иду”, “Тесе­иду” и тому подоб­ные поэ­мы, - они дума­ют, что раз Геракл был один, то и ска­за­ние [о нем] долж­но быть еди­но. А Гомер, как и впро­чем [перед дру­ги­ми] отли­ча­ет­ся, так и тут, как вид­но, посмот­рел на дело пра­виль­но, по даро­ва­нию ли сво­е­му или по искус­ству: сочи­няя “Одис­сею”, он не взял все­го, что с [геро­ем] слу­чи­лось, - и как он был ранен на Пар­нассе, и как он при­тво­рял­ся безум­ным во вре­мя сбо­ров на вой­ну, - пото­му что во всем этом нет ника­кой необ­хо­ди­мо­сти или веро­ят­но­сти, чтобы за одним сле­до­ва­ло дру­гое; [нет] он сло­жил “Одис­сею”, рав­но как и “Или­а­ду” вокруг одно­го дей­ст­вия» (1451a, 19- 30) .

Осо­бен­но слож­но в ком­по­зи­ци­он­ном отно­ше­нии постро­е­на « Одис­сея» : повест­во­ва­ние несколь­ко раз пере­хо­дит от сына Одис­сея Теле­ма­ха к само­му Одис­сею и обрат­но, пока, нако­нец, обе линии не объ­еди­ня­ют­ся в завер­шаю­щей части поэ­мы, изо­бра­жаю­щей рас­пра­ву Одис­сея над пре­тен­ден­та­ми на руку Пене­ло­пы. При этом основ­ная часть фан­та­сти­че­ских при­клю­че­ний Одис­сея изла­га­ет­ся поэтом в виде повест­во­ва­ния Одис­сея во двор­це царя феа­ков Алки­ноя.

Чет­ко про­ду­ма­но в целом и постро­е­ние « Или­а­ды» . Взры­ву гне­ва Ахил­ла в I пес­ни сим­мет­рич­но соот­вет­ст­ву­ет уми­ротво­ре­ние его души при свида­нии с При­а­мом в пес­ни завер­шаю­щей. Оче­вид­но, не слу­чай­но вско­ре после завяз­ки дей­ст­вия « Или­а­ды» и перед завер­ше­ни­ем насту­па­ют задерж­ки раз­ви­тия дей­ст­вия: во II пес­ни поэт вво­дит длин­ные пере­чис­ле­ния ахей­ских и тро­ян­ских пред­во­ди­те­лей, а сцене выку­па тела Гек­то­ра в кон­це поэ­мы непо­сред­ст­вен­но пред­ше­ст­ву­ет пре­ры­ваю­щий дей­ст­вие рас­сказ о состя­за­ни­ях над гро­бом Патрок­ла.

Гомер в отли­чие от более позд­них « кик­ли­че­ских» авто­ров с боль­шой осто­рож­но­стью исполь­зу­ет гру­бо фан­та­сти­че­ские фольк­лор­ные моти­вы. В « Одис­сее» ска­зоч­ные при­клю­че­ния героя в неве­до­мых стра­нах вкла­ды­ва­ют­ся поэтом в уста само­го Одис­сея: поэт не хочет брать на себя пол­ную ответ­ст­вен­ность за их реаль­ность. В « Илиа­де» ниче­го не гово­рит­ся о неуяз­ви­мо­сти Ахил­ла, кото­рой, по имев­шим во вре­ме­на Гоме­ра хож­де­ние рас­ска­зам, наде­ли­ла его Фети­да; более того, в он, по-види­мо­му, даже поле­ми­зи­ру­ет с этим пред­став­ле­ни­ем. В рас­ска­зе о Бел­ле­ро­фон­те () обхо­дит­ся мол­ча­ни­ем вол­шеб­ный помощ­ник Бел­ле­ро­фон­та - кры­ла­тый конь Пегас, с помо­щью кото­ро­го Бел­ле­ро­фонт совер­шал свои подви­ги и, в част­но­сти, убил Химе­ру, как по дого­ме­ров­ским ска­за­ни­ям, так и у позд­ней­ших поэтов, напри­мер у Пин­да­ра.

Хотя поэ­мы в целом постро­е­ны по тща­тель­но обду­ман­но­му пла­ну, вни­ма­ние поэта, искус­ство кото­ро­го сфор­ми­ро­ва­лось как искус­ство аэда-импро­ви­за­то­ра, все­гда сосре­дото­че­но на эпи­зо­де, кото­рый он созда­ет в с.406 дан­ный момент. Ему чуж­до стрем­ле­ние к скру­пу­лез­ной после­до­ва­тель­но­сти повест­во­ва­ния во всех дета­лях. Так, в « Илиа­де» Ага­мем­нон, Дио­мед, Одис­сей полу­ча­ют серь­ез­ные ране­ния, но когда поэту нуж­но пока­зать их сно­ва на поле бра­ни, он не сму­ща­ет­ся тем, что им ниче­го не было ска­за­но об их исце­ле­нии.

В VI пес­ни « Или­а­ды» () Дио­мед дела­ет заяв­ле­ние, ско­рее все­го тра­ди­ци­он­ное для геро­ев еще дого­ме­ров­ско­го эпо­са: « Я, пожа­луй, не ста­ну сра­жать­ся с бога­ми» . Поэт здесь не видит про­ти­во­ре­чия с тем, что в преды­ду­щей пес­ни он изо­бра­зил Дио­меда в исклю­чи­тель­ной ситу­а­ции - раня­щим с соиз­во­ле­ния Афи­ны Афро­ди­ту и Аре­са.

Раз­го­вор Еле­ны с При­а­мом на тро­ян­ской стене, когда она назы­ва­ет поимен­но ахей­ских геро­ев и рас­ска­зы­ва­ет о них, а так­же поеди­нок Пари­са с Мене­ла­ем, изо­бра­жен­ные в III пес­ни, кажут­ся не совсем есте­ствен­ны­ми на деся­том году вой­ны: они были бы гораздо умест­нее в нача­ле оса­ды Трои. Одна­ко поэт не счи­та­ет­ся с этим: эти эпи­зо­ды нуж­ны ему для раз­ви­тия дей­ст­вия в его поэ­ме, и он сме­ло вво­дит их, под­дер­жи­вая инте­рес слу­ша­те­ля, застав­ляя его все вре­мя оста­вать­ся в напря­жен­ном ожида­нии.

В IX пес­ни « Или­а­ды» посоль­ст­вом к Ахил­лу отправ­ля­ют­ся Феникс, Аякс, сын Тела­мо­на, и Одис­сей (), но затем о них гово­рит­ся в двой­ст­вен­ном чис­ле (), употреб­ляв­шем­ся в гре­че­ском язы­ке толь­ко по отно­ше­нию к двум людям или двум пред­ме­там.

Эти и ряд дру­гих непо­сле­до­ва­тель­но­стей в тек­сте « Или­а­ды» и « Одис­сеи» , не вполне одно­род­ный язык поэм объ­яс­ня­ют­ся, оче­вид­но, тем, что они скла­ды­ва­лись посте­пен­но, на про­тя­же­нии мно­гих лет, с исполь­зо­ва­ни­ем эпи­че­ских песен пред­ше­ст­вен­ни­ков Гоме­ра, песен, вос­хо­див­ших к раз­ным ответв­ле­ни­ям эпи­че­ской тра­ди­ции.

Уже дав­но вызы­ваю­щая недо­уме­ние иссле­до­ва­те­лей X песнь « Или­а­ды» (так назы­вае­мая « Доло­ния» ), сла­бо свя­зан­ная с основ­ным содер­жа­ни­ем и при­чуд­ли­во соче­таю­щая арха­из­мы с упо­ми­на­ни­ем вер­хо­вой езды и с дру­ги­ми харак­тер­ны­ми чер­та­ми близ­кой к Гоме­ру эпо­хи, оче­вид­но, явля­ет­ся встав­кой само­го Гоме­ра в более или менее гото­вый текст « Или­а­ды» . Види­мо, поэт не смог удер­жать­ся от того, чтобы сохра­нить от забве­ния песнь на тро­ян­скую тему, создан­ную им в несколь­ко иной мане­ре, с исполь­зо­ва­ни­ем не тех песен его пред­ше­ст­вен­ни­ков, кото­рые послу­жи­ли ему основ­ным мате­ри­а­лом для созда­ния « Или­а­ды» , а каких-то дру­гих.

Герои Гоме­ра живут в услов­но при­под­ня­том эпи­че­ском мире. Харак­тер­ны­ми чер­та­ми его худо­же­ст­вен­но­го мето­да, сло­жив­ши­ми­ся уже в фольк­лор­ном эпо­се, явля­ют­ся геро­иза­ция и арха­и­за­ция. Герои Гоме­ра как под­лин­ные эпи­че­ские герои боль­ше все­го стре­мят­ся к сла­ве, при жиз­ни и после смер­ти. Ахилл пред­по­чи­та­ет гибель, неиз­беж­ную вско­ре после того, как он убьет Гек­то­ра, бес­слав­но­му суще­ст­во­ва­нию:

Сво­е­му коню Ксан­фу, заго­во­рив­ше­му чело­ве­че­ским голо­сом и пред­у­преж­даю­ще­му его о гро­зя­щей ему гибе­ли, Ахилл гово­рит:

Гек­тор, вызы­вая ахей­цев на поеди­нок, пред­ла­га­ет в слу­чае сво­ей победы выдать тело про­тив­ни­ка для погре­бе­ния:

Гоме­ров­ские герои посто­ян­но пыта­ют­ся пре­взой­ти друг дру­га в доб­ле­сти, и два­жды появ­ля­ю­ща­я­ся в « Илиа­де» фор­му­ла

отчет­ли­во переда­ет царя­щий в эпо­се дух геро­и­че­ско­го сопер­ни­че­ства.

При­под­ни­мая сво­их геро­ев над обыч­ны­ми людь­ми - сво­и­ми совре­мен­ни­ка­ми или рядо­вы­ми вои­на­ми геро­и­че­ской эпо­хи, Гомер, сле­дуя эпи­че­ской тра­ди­ции, изо­бра­жа­ет сра­же­ние как серию поедин­ков . Рядо­вые вои­ны не при­ни­ма­ют­ся в рас­чет, и исход всей вой­ны зави­сит от того, будет ли сра­жать­ся Ахилл, един­ст­вен­ный из ахей­ских вои­те­лей, спо­соб­ный одо­леть Гек­то­ра. Имен­но в силу это­го поеди­нок Ахил­ла и Гек­то­ра дела­ет­ся цен­траль­ным эпи­зо­дом всей вой­ны.

Вре­мя Гоме­ра - вре­мя рас­про­стра­не­ния желе­за как мате­ри­а­ла для изготов­ле­ния и орудий труда, и ору­жия. Гомер отлич­но зна­ет, како­ва цен­ность желе­за для изготов­ле­ния раз­лич­ных хозяй­ст­вен­ных инстру­мен­тов (« Или­а­да» , ). Гомер, оче­вид­но, сам видел, как дей­ст­ву­ют в бою сталь­ным мечом: брон­зо­вым мечом невоз­мож­но так отру­бить руку, как это нагляд­но изо­бра­же­но в « Илиа­де» (). Дух Ахил­ла с.408
(« Или­а­да» , ) и серд­це При­а­ма, решив­ше­го отпра­вить­ся за телом сына в ахей­ский лагерь ( , ), мета­фо­ри­че­ски харак­те­ри­зу­ют­ся в « Илиа­де» как желез­ные. Пан­дар стре­ля­ет стре­ла­ми с желез­ны­ми нако­неч­ни­ка­ми (« Или­а­да» , ), и тем не менее на всем про­тя­же­нии « Или­а­ды» герои сра­жа­ют­ся брон­зо­вым ору­жи­ем: тако­ва сила тен­ден­ции к арха­и­зи­ру­ю­щей иде­а­ли­за­ции.

Рыба все­гда была одним из основ­ных про­дук­тов пита­ния в Гре­ции. Одна­ко герои Гоме­ра едят мясо и хлеб, но не рыбу, и в « Илиа­де» лишь мимо­хо­дом упо­ми­на­ет­ся уже­ние рыбы ( ; ср. еще ) и лов­ля рыб сетью ().

При­ме­ты совре­мен­ной Гоме­ру жиз­ни про­яв­ля­ют­ся боль­ше все­го в рас­сы­пан­ных в тек­сте поэм раз­вер­ну­тых срав­не­ни­ях, кото­рые пора­жа­ют раз­но­об­ра­зи­ем и точ­но­стью дета­лей, неожидан­но­стью ассо­ци­а­ций. Упор­ная бит­ва, не даю­щая пере­ве­са ни той ни дру­гой сто­роне, срав­ни­ва­ет­ся с веса­ми « чест­ной руко­дель­ни­цы» , точ­но отве­ши­ваю­щей шерсть, кото­рую она прядет, чтобы хоть как-то про­кор­мить себя и детей (« Или­а­да» , ). Вои­ны, сра­жаю­щи­е­ся за тело Сар­пе­до­на, срав­ни­ва­ют­ся с муха­ми, роя­щи­ми­ся вокруг подой­ни­ков с моло­ком (« Или­а­да» , ). То со львом, то с ослом срав­ни­ва­ет­ся Аякс, сын Тела­мо­на:

Воз­вра­щая слу­ша­те­ля эпи­че­ской поэ­мы на какое-то вре­мя в реаль­ный мир, в кото­ром он живет, гоме­ров­ские срав­не­ния силой кон­тра­ста еще более при­под­ни­ма­ли над обы­ден­ным уров­нем повест­во­ва­ние о подви­гах геро­ев минув­ших дней.

Несмот­ря на то что боги все вре­мя появ­ля­ют­ся в « Илиа­де» и помо­га­ют напра­вить дей­ст­вие в нуж­ную поэту сто­ро­ну, по сути дела инте­ре­сы и поэта, и его геро­ев сосре­дото­че­ны на посю­сто­рон­нем чело­ве­че­ском мире. От богов, как они изо­бра­же­ны в « Илиа­де» , оче­вид­но в духе эпи­че­ской с.409 тра­ди­ции, чело­ве­ку не при­хо­дит­ся ждать спра­вед­ли­во­сти или уте­ше­ния в жиз­нен­ных горе­стях; они погло­ще­ны сво­и­ми инте­ре­са­ми и пред­ста­ют перед нами суще­ства­ми с нрав­ст­вен­ным уров­нем, соот­вет­ст­ву­ю­щим отнюдь не луч­шим пред­ста­ви­те­лям чело­ве­че­ско­го рода. Так, Зевс угро­жа­ет Гере, нена­видя­щей тро­ян­цев, тем, что раз­ру­шит город людей, любез­ных ей, и Гера пред­ла­га­ет ему, если он того захо­чет, раз­ру­шить три самых любез­ных ей горо­да - Аргос, Спар­ту и Мике­ны с их ни в чем не повин­ны­ми жите­ля­ми (« Или­а­да» , ). Эпи­че­ские герои, име­ю­щие свои чело­ве­че­ские недо­стат­ки, выглядят в нрав­ст­вен­ном отно­ше­нии явно выше богов.

Одна­ко совре­мен­ные Гоме­ру пред­став­ле­ния о боже­стве как блю­сти­те­ле нрав­ст­вен­но­го поряд­ка, кото­рые в раз­вер­ну­том виде пред­ста­нут перед нами в поэ­мах Геси­о­да, про­кла­ды­ва­ют себе доро­гу и в « Или­а­ду» , при­чем по боль­шей части в пря­мой речи дей­ст­ву­ю­щих лиц. Любо­пыт­но, что боги чаще фигу­ри­ру­ют в таких выска­зы­ва­ни­ях безы­мян­но или под обоб­щен­ным име­нем Зев­са. Еще боль­шие уступ­ки скла­ды­ваю­щим­ся пред­став­ле­ни­ям о боже­стве - побор­ни­ке спра­вед­ли­во­сти дела­ют­ся в « Одис­сее» . Гомер даже вкла­ды­ва­ет в уста Зев­су в самом нача­ле поэ­мы поле­ми­ку с людь­ми, кото­рые обви­ня­ют богов в сво­их несча­стьях (I, 32- 43).

Боги Гоме­ра бес­смерт­ны, веч­но юны, лише­ны серь­ез­ных забот, и все пред­ме­ты оби­хо­да у них золотые. И в « Илиа­де» , и в « Одис­сее» поэт раз­вле­ка­ет свою ауди­то­рию рас­ска­за­ми о богах, и неред­ко боги высту­па­ют в ролях, каких посты­дил­ся бы любой смерт­ный. Так, в « Одис­сее» рас­ска­зы­ва­ет­ся о том, как бог Гефест хит­ро пой­мал на месте пре­ступ­ле­ния с пре­лю­бо­де­ем богом Аре­сом свою жену Афро­ди­ту (VIII, 266- 366). В « Илиа­де» Гера бьет по щекам свою пад­че­ри­цу Арте­ми­ду ее соб­ст­вен­ным луком (), Афро­ди­та пла­чет, жалу­ясь на раны, кото­рые нанес ей смерт­ный Дио­мед (), а ее мать Дио­на уте­ша­ет ее рас­ска­зом о том, что смерт­ные гиган­ты От и Эфи­альт заса­ди­ли как-то в мед­ную боч­ку само­го бога вой­ны Аре­са, так что он едва не погиб там ().

С пол­ной серь­ез­но­стью гово­рит все­гда Гомер о напо­ло­ви­ну пер­со­ни­фи­ци­ро­ван­ной судь­бе - Мой­ре. Над ней не власт­ны сами боги, и в ее руках нахо­дят­ся в конеч­ном сче­те жизнь и смерть чело­ве­ка, победа и пора­же­ние в сра­же­нии. Мой­ра неумо­ли­ма, к ней бес­смыс­лен­но обра­щать­ся с молит­ва­ми и совер­шать жерт­во­при­но­ше­ния.

Как это и есте­ствен­но при таких рели­ги­оз­ных воз­зре­ни­ях, мрач­ны и пред­став­ле­ния о загроб­ной жиз­ни, отра­жаю­щи­е­ся в гоме­ров­ских поэ­мах, они не остав­ля­ют чело­ве­ку надеж­ды на луч­шее буду­щее после смер­ти. Души умер­ших, подоб­ные теням, оби­та­ют в пре­ис­под­ней, в цар­стве Аида. Они лише­ны созна­ния и срав­ни­ва­ют­ся поэтом с лету­чи­ми мыша­ми. Толь­ко испив кро­ви жерт­вен­но­го живот­но­го, обре­та­ют они на вре­мя созна­ние и память. Сам Ахилл, кото­ро­го Одис­сей встре­ча­ет во вре­мя сво­е­го путе­ше­ст­вия в цар­ство мерт­вых, заяв­ля­ет ему, что он луч­ше хотел бы быть на зем­ле поден­щи­ком у бед­ня­ка, чем цар­ст­во­вать над теня­ми в под­зем­ном с.410 мире (« Одис­сея» , XII, 488- 491). Души умер­ших отде­ле­ны от мира живых неодо­ли­мой пре­гра­дой: они не могут ни помочь остав­шим­ся на зем­ле сво­им близ­ким, ни при­чи­нить зло сво­им вра­гам. Но даже этот жал­кий удел бес­смыс­лен­но­го суще­ст­во­ва­ния в пре­ис­под­ней недо­сту­пен для душ, тело кото­рых не было погре­бе­но над­ле­жа­щим обра­зом. Душа Патрок­ла про­сит о погре­бе­нии Ахил­ла (« Или­а­да» , ), душа спут­ни­ка Одис­сея Эль­пе­но­ра обра­ща­ет­ся с ана­ло­гич­ной прось­бой к Одис­сею (« Одис­сея» , XI, 51- 80), ибо в про­тив­ном слу­чае их ждет еще более тяж­кая участь - ски­тать­ся, не нахо­дя себе даже того горест­но­го успо­ко­е­ния, кото­рое ждет их в цар­стве мерт­вых.

Надо ска­зать, что как в вопро­се о вме­ша­тель­стве богов в зем­ную жизнь людей, так и в том, что каса­ет­ся загроб­ной жиз­ни, в « Одис­сее» замет­нее отра­зи­лись новые тен­ден­ции в веро­ва­ни­ях гре­ков VIII в. до н. э. Отра­же­ни­ем этих тен­ден­ций явля­ют­ся и сти­хи XI, 576- 600, где гово­рит­ся, что совер­шив­шие при жиз­ни пре­ступ­ле­ния про­тив богов Титий и Сизиф несут нака­за­ние в пре­ис­под­ней, и сти­хи XI, 568- 571, соглас­но кото­рым Минос - царь Кри­та, « слав­ный сын Зев­са» - и на том све­те тво­рит суд над теня­ми.

Эти и дру­гие несо­мнен­ные раз­ли­чия меж­ду « Или­а­дой» и « Одис­се­ей» луч­ше все­го мож­но объ­яс­нить, на наш взгляд, исхо­дя из выска­зы­вав­ше­го­ся уже в древ­но­сти пред­по­ло­же­ния, что Гомер создал « Или­а­ду» более моло­дым, а « Одис­сею» - бли­же к ста­ро­сти (см., напри­мер: [Лон­гин] « О воз­вы­шен­ном» , IX, 13). Так, пер­со­на­жи « Или­а­ды» , и в част­но­сти Одис­сей, неод­но­крат­но пре­да­ют­ся лико­ва­нию, поверг­нув вра­га ( ; и др.), а в « Одис­сее» тот же Одис­сей заяв­ля­ет, что такое поведе­ние нече­сти­во (XXII, 411- 413). Опыт пока­зы­ва­ет, что муд­рость тако­го рода и в наше вре­мя при­хо­дит к людям лишь к кон­цу их жиз­нен­но­го пути.

Успех гоме­ров­ских поэм сра­зу после их созда­ния был колос­са­лен. Уже через несколь­ко десят­ков лет после появ­ле­ния « Или­а­ды» грек, име­ни кото­ро­го мы нико­гда не узна­ем, оче­вид­но сам аэд, наца­ра­пал на сво­ем деше­вом гли­ня­ном сосуде несколь­ко сти­хотвор­ных строк, сопо­став­ля­ю­щих в шут­ли­вой фор­ме этот сосуд с куб­ком царя Несто­ра, о кото­ром рас­ска­зы­ва­ет­ся в « Илиа­де» (ср.: ):

Над­пись эта едва ли име­ла бы смысл, если бы дру­зья вла­дель­ца сосуда не были уже хоро­шо зна­ко­мы с появив­шей­ся при жиз­ни их поко­ле­ния поэ­мой, хотя автор ее жил за 2000 кило­мет­ров: чере­пок най­ден на дру­гом кон­це гре­че­ско­го мира, в толь­ко что осно­ван­ной гре­че­ской коло­нии на ост­ро­ве Исхии в Тиррен­ском море, неда­ле­ко от нынеш­не­го Неа­по­ля. Труд­но пред­ста­вить себе более крас­но­ре­чи­вое свиде­тель­ство мол­ние­нос­но­го про­ник­но­ве­ния гоме­ров­ских поэм всюду, где толь­ко зву­ча­ла эллин­ская речь.

« Или­а­да» и « Одис­сея» , испол­няв­ши­е­ся уст­но, но рас­про­стра­нив­ши­е­ся в пись­мен­ном виде, сра­зу же затми­ли сво­их пред­ше­ст­вен­ниц. Мы даже не с.411 можем быть уве­ре­ны в том, что эти более древ­ние поэ­мы были запи­са­ны: во вся­ком слу­чае, их не было в руках алек­сан­дрий­ских уче­ных и биб­лио­те­ка­рей, тща­тель­но соби­рав­ших древ­нюю поэ­зию.

« Или­а­да» и « Одис­сея» , появив­шись, как Афи­на из голо­вы Зев­са, сра­зу заня­ли свое место нача­ла и источ­ни­ка всей гре­че­ской лите­ра­ту­ры - поэ­зии и про­зы, место образ­ца и объ­ек­та под­ра­жа­ния, то место, кото­рое они и по сей день зани­ма­ют в евро­пей­ской лите­ра­ту­ре.

Гре­че­ские дети учи­лись читать по « Илиа­де» . В Гре­ции все­гда были люди, знав­шие обе поэ­мы Гоме­ра наизусть. Гре­че­ский ритор кон­ца I в. н. э. Дион Хри­со­стом нашел таких людей в изоби­лии на краю тогдаш­не­го циви­ли­зо­ван­но­го мира - в гре­че­ской коло­нии Оль­вии на бере­гу Чер­но­го моря, неда­ле­ко от нынеш­ней Одес­сы (Дион Хри­со­стом, XXXVI, 9).

Когда гре­ки в VII в. до н. э. посе­ли­лись на месте раз­ру­шен­ной Трои и осно­ва­ли город Новый Или­он, глав­ным хра­мом его они сде­ла­ли храм Афи­ны, оче­вид­но пото­му, что имен­но храм Афи­ны в Трое упо­ми­на­ет­ся в « Илиа­де» ( ; ).

Вско­ре после « Или­а­ды» и « Одис­сеи» были созда­ны поэ­мы так назы­вае­мо­го тро­ян­ско­го кик­ла, после­до­ва­тель­но повест­во­вав­шие о тро­ян­ской войне - от свадь­бы отца Ахил­ла Пелея и мор­ской боги­ни Фети­ды, ссо­ры богинь из-за ябло­ка, пред­на­зна­чен­но­го « наи­пре­крас­ней­шей» , и суда Пари­са, сде­лав­ше­го его супру­гом Еле­ны, до взя­тия Трои и воз­вра­ще­ния ахей­ских геро­ев: « Киприи» , « Малая Или­а­да» , « Эфи­о­пида» (по име­ни союз­ни­ка тро­ян­цев царя эфи­о­пов Мем­но­на), « Взя­тие Или­о­на» и « Воз­вра­ще­ния» . Поэ­мы эти опи­ра­лись и на дого­ме­ров­скую эпи­че­скую тра­ди­цию, и на поэ­мы само­го Гоме­ра, но сопер­ни­чать с Гоме­ром их авто­ры не пыта­лись и собы­тия, опи­сан­ные в его поэ­мах, не изла­га­ли. Поэ­мы эти усту­па­ли гоме­ров­ским даже по объ­е­му и, насколь­ко мы можем судить по незна­чи­тель­ным сохра­нив­шим­ся отрыв­кам, были намно­го ниже « Или­а­ды» и « Одис­сеи» по худо­же­ст­вен­но­му уров­ню. Тем не менее гре­ки дол­гое вре­мя при­пи­сы­ва­ли их Гоме­ру, оче­вид­но, сле­дуя прак­ти­ке при­пи­сы­вав­ших их для боль­шей авто­ри­тет­но­сти Гоме­ру рап­со­дов, кото­рые испол­ня­ли их наряду с под­лин­ны­ми гоме­ров­ски­ми.

Рап­со­ды не толь­ко при­пи­са­ли Гоме­ру кик­ли­че­ские поэ­мы, они поз­во­ля­ли себе делать встав­ки и в текст гоме­ров­ских поэм, встав­ки чаще все­го три­ви­аль­ные, но ино­гда тен­ден­ци­оз­ные. Антич­ная тра­ди­ция сохра­ни­ла нам имя одно­го из таких рап­со­дов, осо­бен­но без­за­стен­чи­во встав­ляв­ше­го в гоме­ров­ские поэ­мы соб­ст­вен­ные сти­хи: его зва­ли Кинеф, был он родом с о. Хиоса и жил око­ло 500 г. до н. э.

Тем не менее сохра­ня­лись и тек­сты, пре­тер­пев­шие очень мало иска­же­ний. Такие тек­сты, оче­вид­но, име­лись в VI в. до н. э. в рас­по­ря­же­нии хиос­ских гоме­ридов - дина­стии рап­со­дов, пре­тен­до­вав­ших на то, что они про­ис­хо­дят от Гоме­ра. Мог вос­хо­дить к тако­му тек­сту гоме­ридов и был доволь­но испра­вен текст поэм Гоме­ра, испол­няв­ший­ся начи­ная с VI в. до н. э. в Афи­нах на празд­не­стве Пана­фи­ней, хотя не исклю­че­на воз­мож­ность того, что имен­но в этот текст были сде­ла­ны неболь­шие встав­ки, воз­ве­ли­чи­ваю­щие Афи­ны и их царя Тесея и под­креп­ляв­шие пра­ва афи­нян на близ­ле­жа­щий ост­ров Сала­мин (« Или­а­да» , ; и др.). с.412 Как пока­зы­ва­ют орфо­гра­фи­че­ские осо­бен­но­сти папи­ру­сов и сред­не­ве­ко­вых руко­пи­сей, донес­ших до нас текст гоме­ров­ских поэм, этот текст вос­хо­дит к папи­ру­сам VI- V вв. до н. э., напи­сан­ным при­ми­тив­ным древ­не­ат­ти­че­ским алфа­ви­том, кото­рый был в употреб­ле­нии толь­ко в Афи­нах и в их окрест­но­стях.

Вся древ­не­гре­че­ская лири­че­ская поэ­зия, пер­вые образ­цы кото­рой, запи­сан­ные и дошед­шие до нас, отно­сят­ся к пер­вой поло­вине VII в. до н. э., пол­на гоме­ров­ских реми­нис­цен­ций. Спар­тан­ский поэт Тир­тей вдох­нов­лял­ся Гоме­ром в сво­их воин­ст­вен­ных при­зы­вах и мар­ше­вых пес­нях. Даже Архи­лох, демон­стра­тив­но отвер­гав­ший закреп­лен­ные в гоме­ров­ских поэ­мах тра­ди­ци­он­ные цен­но­сти и тра­ди­ци­он­ные фор­мы поведе­ния, поле­ми­зи­ро­вал с Гоме­ром, пери­фра­зи­руя гоме­ров­ские выра­же­ния.

Эпи­зо­ды из « Или­а­ды» и « Одис­сеи» дела­ют­ся источ­ни­ком сюже­тов для гре­че­ских худож­ни­ков. Так, рос­пись прото­ат­ти­че­ско­го сосуда нача­ла VII в. до н. э. с ост­ро­ва Эги­ны иллю­ст­ри­ру­ет эпи­зод спа­се­ния Одис­сея от кик­ло­па Поли­фе­ма под брю­хом бара­на (« Одис­сея» , IX, 431- 435), а на родос­ской вазе нача­ла VI в. до н. э. изо­бра­же­ны Гек­тор и Мене­лай, сра­жаю­щи­е­ся над телом Эвфор­ба (см.: « Или­а­да» , ).

Исклю­чи­тель­ное поло­же­ние гоме­ров­ских поэм в гре­че­ской куль­ту­ре сохра­ня­ет­ся и в V- IV вв. до н. э., когда глав­ным цен­тром духов­ной жиз­ни ста­но­вят­ся Афи­ны.

Эсхил, счи­тав­ший весь эпи­че­ский кикл - тро­ян­ский и фиван­ский - тво­ре­ни­ем Гоме­ра, име­но­вал свои тра­гедии « кро­ха­ми от вели­ких пиров Гоме­ра» . При­зы­вая гре­ков к сов­мест­но­му похо­ду на пер­сов под руко­вод­ст­вом Филип­па Македон­ско­го, афин­ский пуб­ли­цист Исо­крат ссы­ла­ет­ся на пре­цедент обще­а­хей­ской экс­пе­ди­ции под Трою, опи­сан­ный в « Илиа­де» . Пла­тон, вос­хи­щав­ший­ся гени­ем Гоме­ра, в то же вре­мя был воз­му­щен лег­ко­мыс­ли­ем, с кото­рым Гомер изо­бра­жал богов, и так опа­сал­ся вли­я­ния Гоме­ра на моло­дые умы, что пла­ни­ро­вал запре­тить поэ­мы Гоме­ра в иде­аль­ном государ­стве, о созда­нии кото­ро­го он меч­тал (Пла­тон . « Государ­ство» . II, 383а- 394в).

Гоме­ру при­пи­сы­ва­ли раз­но­об­раз­ней­шие позна­ния во всех сто­ро­нах жиз­ни - от воен­но­го искус­ства до зем­леде­лия и иска­ли в его про­из­веде­ни­ях сове­ты на любой слу­чай, хотя уче­ный-энцик­ло­пе­дист элли­ни­сти­че­ской эпо­хи Эра­то­сфен и пытал­ся напо­ми­нать, что глав­ной целью Гоме­ра было не поуче­ние, а раз­вле­че­ние.

Начи­ная с Ари­сто­фа­на (« Лягуш­ки» , 1034) Гомер посто­ян­но име­ну­ет­ся « боже­ст­вен­ным» . В Смирне суще­ст­во­вал храм Гоме­ра, и одна из мед­ных монет, чека­нив­ших­ся горо­дом, назы­ва­лась гоме­рик (Стра­бон, ). Там рас­ска­зы­ва­ли, что Гомер родил­ся от неко­е­го боже­ства, тан­це­вав­ше­го с муза­ми, в то вре­мя как по дру­гой вер­сии отцом Гоме­ра был бог реки Мелет. Арги­вяне при­гла­ша­ли Гоме­ра наряду с Апол­ло­ном на каж­дое государ­ст­вен­ное жерт­во­при­но­ше­ние. Еги­пет­ский царь Пто­ле­мей Фило­па­тор соорудил для Гоме­ра храм, где его ста­туя была окру­же­на изо­бра­же­ни­я­ми семи горо­дов, спо­рив­ших за честь быть его роди­ной (Эли­ан . « Пест­рые рас­ска­зы» . XIII, 22). Апо­фе­оз Гоме­ра, т. е. его обо­жест­вле­ние, был темой зна­ме­ни­то­го релье­фа Архе­лая из При­е­ны с.413 (элли­ни­сти­че­ская эпо­ха). Дру­гой мра­мор­ный рельеф II в. до н. э. изо­бра­жа­ет Мир и Вре­мя, увен­чи­ваю­щи­ми вен­ком Гоме­ра как поэта для все­го чело­ве­че­ства на все вре­ме­на.

Когда в поко­рив­шем Гре­цию Риме под силь­ным вли­я­ни­ем гре­че­ской куль­ту­ры ста­ла скла­ды­вать­ся своя лите­ра­ту­ра, рим­ский поэт Вер­ги­лий попы­тал­ся под­ве­сти под рим­скую куль­ту­ру такой же уни­каль­ный фун­да­мент, каким для гре­че­ской были поэ­мы Гоме­ра, но « Эне­ида» Вер­ги­лия несет на себе неиз­гла­ди­мый отпе­ча­ток эпо­хи, в кото­рую она была созда­на, и совсем не похо­жа по сво­е­му духу на « Или­а­ду» и « Одис­сею» , кото­рые Вер­ги­лий взял в каче­стве образ­ца. Тем не менее имен­но Вер­ги­лий ока­зал­ся тем про­ме­жу­точ­ным зве­ном, через кото­рое эпо­ха Воз­рож­де­ния, не нашед­шая пря­мо­го пути к Гоме­ру, вос­при­ня­ла родив­шу­ю­ся в Гре­ции VIII в. до н. э. тра­ди­цию лите­ра­тур­но­го геро­и­че­ско­го эпо­са. Воз­ник­шие под вли­я­ни­ем этой тра­ди­ции поэ­мы - « Осво­бож­ден­ный Иеру­са­лим» Торк­ва­то Тас­со, « Лузи­а­да» Камо­эн­са, « Поте­рян­ный рай» Миль­то­на - при­над­ле­жат к вер­ши­нам миро­вой лите­ра­ту­ры.

Но уже древ­ние гре­ки, вос­хи­щав­ши­е­ся Гоме­ром и под­ра­жав­шие ему, нача­ли его изу­чать и ком­мен­ти­ро­вать. Уже во вто­рой поло­вине VI в. до н. э. появ­ля­ет­ся спе­ци­аль­ное сочи­не­ние, посвя­щен­ное истол­ко­ва­нию поэм Гоме­ра, - кни­га неко­е­го Теа­ге­на из Регия. « Отец исто­рии» Геро­дот, вни­ма­тель­но читая Гоме­ра, отме­тил неко­то­рые про­ти­во­ре­чия меж­ду гоме­ров­ски­ми поэ­ма­ми и вхо­див­ши­ми в тро­ян­ский кикл « Кипри­я­ми» и усо­мнил­ся в при­над­леж­но­сти « Киприй» Гоме­ру (Геро­дот . « Исто­рия» . ). Сре­ди нескон­ча­е­мой вере­ни­цы гре­ков, кото­рые зани­ма­лись в даль­ней­шем интер­пре­та­ци­ей поэм Гоме­ра, выде­ля­ют­ся име­на фило­со­фов Демо­кри­та и Ари­сто­те­ля.

Алек­сан­дрий­ские фило­ло­ги элли­ни­сти­че­ской эпо­хи - Зено­дот из Эфе­са, Ари­сто­фан из Визан­тия и в осо­бен­но­сти Ари­старх с Само­са - соби­ра­ли мето­ди­че­ски руко­пи­си поэм Гоме­ра со всех кон­цов эллин­ско­го мира и пыта­лись вос­ста­но­вить в пер­во­здан­ном виде гоме­ров­ский текст. Срав­ни­вая най­ден­ные в боль­шом коли­че­стве в Егип­те папи­ру­сы Гоме­ра III в. до н. э. с гоме­ров­ски­ми тек­ста­ми после­а­ри­стар­хов­ско­го вре­ме­ни, мы видим, какую гран­ди­оз­ную работу про­де­лал Ари­старх. И если в интер­пре­та­ции гоме­ров­ских поэм Ари­старх был во мно­гом наи­вен, пред­став­ляя себе, в част­но­сти, гоме­ров­ское обще­ство по обра­зу и подо­бию цар­ско­го дво­ра элли­ни­сти­че­ской монар­хии, сам текст обе­их поэм, судя по все­му, лишь в ред­ких слу­ча­ях откло­ня­ет­ся от аутен­тич­но­го гоме­ров­ско­го тек­ста VIII в. до н. э. В после­ду­ю­щие сто­ле­тия вос­ста­нов­лен­ный Ари­стар­хом текст « Или­а­ды» и « Одис­сеи» тща­тель­но пере­пи­сы­вал­ся, перей­дя в III- IV вв. н. э. из папи­рус­ных свит­ков в пер­га­мен­ные кодек­сы. Луч­шие из этих руко­пи­сей были снаб­же­ны ком­мен­та­ри­я­ми на полях, так назы­вае­мы­ми схо­ли­я­ми, осно­ван­ны­ми на трудах элли­ни­сти­че­ских фило­ло­гов. Эти схо­лии, дошед­шие до нас в визан­тий­ских руко­пи­сях гоме­ров­ских поэм, и сей­час во мно­гом помо­га­ют иссле­до­ва­те­лям точ­нее понять поэ­мы.

В 1488 г., уже вско­ре после изо­бре­те­ния кни­го­пе­ча­та­ния, текст « Или­а­ды» и « Одис­сеи» был впер­вые напе­ча­тан во Фло­рен­ции. За этим изда­ни­ем после­до­ва­ли мно­гие дру­гие.

с.414 Хотя уже в древ­но­сти некие мало извест­ные нам Ксе­нон и Гел­ла­ник (так назы­вае­мые хорид­зон­ты, т. е. « разде­ли­те­ли» ) утвер­жда­ли, что Гомер не мог создать и « Или­а­ду» , и « Одис­сею» , сомне­ния тако­го рода дол­го не нахо­ди­ли откли­ка у иссле­до­ва­те­лей древ­не­гре­че­ской лите­ра­ту­ры.

Лишь в 1664 г. аббат д’Оби­ньяк, актив­ный участ­ник раз­го­рев­ше­го­ся во Фран­ции спо­ра о срав­ни­тель­ных досто­ин­ствах антич­ной и новой лите­ра­ту­ры, про­чел речь, в кото­рой дока­зы­вал, что Гоме­ра вооб­ще не суще­ст­во­ва­ло, а « Или­а­да» и « Одис­сея» явля­ют­ся сквер­ны­ми ком­пи­ля­ци­я­ми позд­ней­шей эпо­хи, но и его выступ­ле­ние про­шло неза­ме­чен­ным.

Англий­ский фило­лог Ричард Бент­ли в 1713 г., опи­ра­ясь на позд­ние антич­ные свиде­тель­ства о роли афин­ско­го тира­на VI в. до н. э. Писи­стра­та в упо­рядо­че­нии тек­ста гоме­ров­ских поэм, утвер­ждал, что Гомер созда­вал неболь­шие раз­роз­нен­ные пес­ни, сведен­ные в эпи­че­ские поэ­мы лишь мно­го позд­нее.

Одна­ко впер­вые подроб­но раз­вил скеп­ти­че­ский взгляд на Гоме­ра и его твор­че­ство лишь немец­кий фило­лог Фри­дрих Август Вольф в сво­ем вышед­шем в 1795 г. « Введе­нии к Гоме­ру» . Вольф счи­тал, что гоме­ров­ские поэ­мы в тече­ние несколь­ких веков переда­ва­лись из уст в уста негра­мот­ны­ми пев­ца­ми, транс­фор­ми­ро­ва­лись в про­цес­се переда­чи, а свой нынеш­ний вид при­об­ре­ли в резуль­та­те пред­при­ня­то­го в VI в. до н. э. в ходе их пер­вой запи­си дале­ко иду­ще­го редак­ти­ро­ва­ния. Кни­га Воль­фа вызва­ла ожив­лен­ную дис­кус­сию о про­ис­хож­де­нии поэм Гоме­ра, про­дол­жаю­щу­ю­ся по сей день, а весь круг про­блем, свя­зан­ных с автор­ст­вом « Или­а­ды» и « Одис­сеи» , полу­чил назва­ние « гоме­ров­ско­го вопро­са» . Идя по пути, ука­зан­но­му Воль­фом, Карл Лах­ман в 1837 и в 1841 гг. попы­тал­ся рекон­стру­и­ро­вать, опи­ра­ясь на текст « Или­а­ды» , 18 пес­ней, создан­ных в раз­ное вре­мя раз­ны­ми авто­ра­ми, пес­ней, из кото­рых, по его мне­нию, « Или­а­да» воз­ник­ла. Так нача­лись попыт­ки ана­ли­зи­ро­вать про­цесс фор­ми­ро­ва­ния гоме­ров­ских поэм, и уче­ные, пошед­шие по это­му пути, полу­чи­ли назва­ние ана­ли­ти­ков. Одна­ко ряд иссле­до­ва­те­лей про­дол­жал отста­и­вать взгляд на гоме­ров­ские поэ­мы как на порож­де­ние еди­но­го твор­че­ско­го акта их созда­те­ля, это направ­ле­ние полу­чи­ло назва­ние уни­та­ри­ев. С осо­бен­ной энер­ги­ей, талан­том и эруди­ци­ей пози­цию уни­та­ри­ев защи­ща­ли уже в нача­ле наше­го века Карл Роте и Энгель­берт Дре­руп. Спор не решен окон­ча­тель­но и по сей день, но мно­го­лет­ний опыт иссле­до­ва­ния гоме­ров­ских поэм пока­зы­ва­ет, что уни­та­рии пра­вы, когда утвер­жда­ют, что гоме­ров­ские поэ­мы, как мы их чита­ем сей­час, были созда­ны одним или, может быть, дву­мя гени­аль­ны­ми поэта­ми, а не сло­жи­лись меха­ни­че­ски, что под­твер­жда­ют сей­час и ста­ти­сти­че­ские иссле­до­ва­ния язы­ка и сти­ля поэм, но идут слиш­ком дале­ко, когда утвер­жда­ют, что текст поэм не дает нам воз­мож­но­сти про­ник­нуть в дого­ме­ров­скую эпи­че­скую тра­ди­цию. Иссле­до­ва­ние того, как Гомер пере­ра­ботал быв­шую в его рас­по­ря­же­нии фольк­лор­ную эпи­че­скую тра­ди­цию, начал в сущ­но­сти еще в 1826 г. Г. В. Нич, и на этом пути мно­гое уже достиг­ну­то, в част­но­сти труда­ми В. Шаде­вальд­та и И. Как­риди­са, пытав­ших­ся вскрыть предыс­то­рию сюже­та « Или­а­ды» , Д. Пей­джа, во мно­гом уточ­нив­ше­го харак­тер отра­же­ния в « Илиа­де» исто­ри­че­ской обста­нов­ки.

с.415 Гомер - это нача­ло начал всей лите­ра­ту­ры, и успе­хи в изу­че­нии его твор­че­ства могут рас­смат­ри­вать­ся как сим­вол дви­же­ния впе­ред всей фило­ло­ги­че­ской нау­ки, а инте­рес к поэ­мам Гоме­ра и их эмо­цио­наль­ное вос­при­я­тие долж­ны рас­смат­ри­вать­ся как надеж­ный при­знак здо­ро­вья всей чело­ве­че­ской куль­ту­ры.

КНИГИ О ГОМЕРЕ И ГОМЕРОВСКОЙ ГРЕЦИИ

Андре­ев Ю. В. Ран­не­гре­че­ский полис: (Гоме­ров­ский пери­од). Л., 1970.

Бла­ват­ская Т. В. Гре­че­ское обще­ство вто­ро­го тыся­че­ле­тия до новой эры и его куль­ту­ра. М., 1976.

Гор­дези­а­ни Р. В. Про­бле­мы гоме­ров­ско­го эпо­са. Тби­ли­си, 1978.

Зелин­ский Ф. Ф. Гоме­ров­ская пси­хо­ло­гия. Пг., 1920.

Лосев А. Ф. Гомер. М., 1960.

Маль­чу­ко­ва Т. Г. « Одис­сея» Гоме­ра и про­бле­мы ее изу­че­ния. Пет­ро­за­водск, 1983.

Мар­киш С. П. Гомер и его поэ­мы. М., 1962.

Полон­ская К. П. Поэ­мы Гоме­ра. М., 1961.

Сахар­ный Н. Л. Или­а­да: Разыс­ка­ния в обла­сти смыс­ла и сти­ля гоме­ров­ской поэ­мы. Архан­гельск, 1957.

Сахар­ный Н. Л. Гоме­ров­ский эпос. М., 1976.

Тол­стой И. И. Аэды: Антич­ные твор­цы и носи­те­ли древ­не­го эпо­са. М., 1958.

Трен­че­ни-Валь­дап­фель И. Гомер и Геси­од / Пер. с венг. М., 1956.

Шталь Г. И. Шли­ман: (« Меч­та о Трое» ). М., 1965.

Шталь И. В. Гоме­ров­ский эпос. М., 1975.

Шталь И. В. Худо­же­ст­вен­ный мир гоме­ров­ско­го эпо­са. М., 1983.

Шталь И. В. « Одис­сея» - геро­и­че­ская поэ­ма стран­ст­вий. М., 1978.

Be­the E. Ho­mer. Dich­tung und Sa­ge. I- III. Leip­zig; Ber­lin, 1914- 1929.

Ble­gen C. W. Troy. I- IV, Prin­ce­ton, 1948- 1958.

Bowra C. M. Tra­di­tion and de­sign in the Iliad. Ox­ford, 1930.

Bowra C. M. He­roic poet­ry. Lon­don, 1952.

Bowra C. M. Ho­mer and his fo­re­run­ners. Edin­burgh, 1955.

Cauer P. Grundfra­gen der Ho­merkri­tik. I- II. 3. Aufl. Leip­zig, 1921- 1923.

Chadwick H. M., Chadwick N. K. The growth of li­te­ra­tu­re. I- III. Cambrid­ge, 1932- 1940.

Chadwick J. The My­ce­naean world. Cambrid­ge, 1976.

Dre­rup E. Das Ho­merprob­lem in der Ge­genwart. Würzburg, 1921.

Finsler G. Ho­mer. 2. Aufl. Ber­lin, 1918.

Finsler G. Ho­mer in der Neu­zeit von Dan­te bis Goe­the. Leip­zig, 1912.

Frän­kel H. Dich­tung und Phi­lo­sop­hie des frü­hen Grie­chen­tums. 2. Aufl. Mün­chen, 1962.

Gor­de­sia­ni R. Kri­te­rien der Schriftlich­keit und Mündlich­keit im ho­me­ri­schen Epos. Frankfurt a. M., 1986.

Kak­ri­dis J. T. Ho­me­ric re­sear­ches. Lund, 1949.

Kirk G. S. The Songs of Ho­mer. Cambrid­ge, 1962.

Kirk G. S. The Iliad. A com­men­ta­ry. Books I- IV. Cambrid­ge, 1985.

Kuhlmann W. Ka­ta­log und Er­zäh­lung. Stu­dien zur Konstanz und Wan­del einer li­te­ra­ri­schen Form in der an­ti­ken Epik. Diss. Frei­burg in Br., 1973.

Lord A. B. The Sin­ger of Ta­les. Cambrid­ge (Mass.), 1960.

Lo­ri­mer H. L. Ho­mer and the mo­nu­ments. Lon­don, 1951.

Ma­zon P. Intro­duc­tion à l’Ilia­de. Pa­ris, 1942.

Meis­ter K. Die ho­me­ri­sche Kunstspra­che. Leip­zig, 1921.

Mühll P. Von der. Kri­ti­sches Hy­pom­ne­ma zur Ilias. Ba­sel, 1952.

Mur­ray G. The ri­se of the Greek epic. 4 ed. Cambrid­ge, 1934.

My­res J. L. Ho­mer and his cri­tics. Lon­don, 1958.

Nilsson M. P. Ho­mer and My­ce­nae. Lon­don, 1933.

Pa­ge D. L. His­to­ry and the Ho­me­ric Iliad. Ber­ke­ley, 1959.

с.416

Par­ry, Mil­man. The ma­king of Ho­me­ric ver­se / Ed. by Adam Par­ry. Ox­ford, 1971.

Rein­hardt K. Die Ilias und ihr Dich­ter. Göt­tin­gen, 1961.

Ro­bert F. Ho­mè­re. Pa­ris, 1950.

Scha­dewaldt W. Iliasstu­dien. Leip­zig, 1938.

Scha­dewaldt W. Vom Ho­mers Welt und Werk. 3. Aufl. Stuttgart, 1960.

Sche­li­ha, R. von. Pat­rok­los. Ba­sel, 1943.

Scott J. A. The uni­ty of Ho­mer. Ber­ke­ley, 1921.

Se­ve­ryns A. Ho­mè­re. I- III. Bru­xel­les, 1944- 1948.

Simpson R. M. Ho­pe and La­zen­by J. F. The Ca­ta­lo­gue of ships in Ho­mer’s Iliad. Ox­ford, 1970.

Wade-Ge­ry H. T. The poet of the Iliad. Cambrid­ge, 1952.

Webster T. B. L. From My­ce­nae to Ho­mer. Norwich, 1958.

Whit­man C. H. Ho­mer and the he­roic tra­di­tion. Cambrid­ge (Mass.), 1959.

· Историческая основа и время создания гомеровских поэм. Г. Шлиман и Троя.

· Мифологическая основа и сюжет гомеровских поэм.

· Понятие об эпическом герое и образы воинов в поэме.

· Нравственная проблематика гомеровских поэм.

· Своеобразие эпического мировоззрения и стиля.

· Гомеровский вопрос и основные теории происхождения поэм.

Автором двух эпических поэм «Илиада» и «Одиссея» традиционно считается Гомер. Пушкин: «Гомера можно только почувствовать». Авторство Гомера не доказано, как не доказано и его существование. Он становится легендой уже в античности. Почти все полися спорят о праве считать себя его родиной. Эпическая поэзия возникла в 10 веке до нашей эры, поэзия Гомера – рубеж 9 и 8 века. Это первые письменные творения, с которых началась европейская литература. Скорее всего, это не начало традиции – автор ссылается на предшественников и даже включает в текст отрывки из поэм-предшественников. «Одиссея» - Демодок, Фамир фракийский. Потом на гомеровские поэмы появляются пародии – «Батрахомиомахия» - борьба лягушек и мышей.

Для античности не характерно обычное определение «эпоса». «Эпос» - «речь, рассказ». Он появляется как форма бытового рассказа о важном для истории племени или рода событии. Всегда поэтическое воспроизведение. Предмет изображения – история народа на базе мифологического восприятия. В основе художественных древних эпосов лежит величественная героика. Герои эпосов олицетворяют собой целые народы (Ахилл, Одиссей). Герой всегда силен силой своего народа, олицетворяет как лучшее, так и худшее в своем народе. Герой гомеровских поэм живет в особом мире, где понятия «все» и «каждый» означают одно и то же.

Исследуя язык гомеровских поэм, ученые пришли к выводу, что Гомер являлся выходцем из ионийской аристократической семьи. Язык «Илиады» и «Одиссеи»» - искусственный поддиалект, на котором в жизни никогда не говорили. До 19 века господствовала точка зрения, что содержание обеих поэм – это поэтический вымысел. В 19 веке заговорили о реальности событий, после того как дилетантом Генрихом Шлиманом была открыта Троя (в последней четверти 19 века).

Генрих Шлиман родился в 1822 году в Германии в семье бедного пастора. На свое семилетие он получил красочную энциклопедию мифов и после этого заявил, что найдет Трою. Он не получает образования. История его юности очень бурная: он нанимается на шхуну юнгой, шхуна терпит кораблекрушение, Шлиман попадает на необитаемый остров. В 19 лет он попадает в Амстердам и устраивается там работать мелким клерком. Оказывается. Что он очень восприимчив к языкам, поэтому скоро он отправляется в Санкт-Петербург, открывает свое дело – поставка хлеба в Европу. В 1864 году он закрывает свое дело, а все деньги использует на открытие Трои. Он едет в те места, где она могла бы быть. Весь ученый мир производил раскопки в Бунарбаши в Турции. Но Шлиман ориентировался на Гомеровские тексты, где было сказано, что троянцы несколько раз в день могли ходить на море. Бунарбаши было слишком далеко от моря. Шлиман нашел мыс Гиссарлык и выяснил, что реальной причиной троянской войны была экономика – троянцы взимали слишком большую плату за проход через пролив. Шлиман вел раскопки по-своему – не раскапывал слой за слоем, а раскопал сразу все слои. В самом низу (слой 3А) он нашел золото. Но он боялся, что его непрофессиональные рабочие разворуют его, поэтому велел им идти праздновать, а сам с женой перетаскал золото в палатку. Больше всего Шлиман хотел вернуть Греции былое величие, соответственно и это золото, которое он считал кладом царя Приама. Но по законам клад принадлежал Турции. Поэтому его жена – гречанка София – спрятала золото в капусту и перевезла через границу.

Доказав всему миру, что Троя реально существовала, Шлиман на самом деле ее уничтожил. Позднее ученые доказали, что нужный временной слой был 7А, этот слой Шлиман разрушил, доставая золото. Потом Шлиман вел раскопки в Тиринфе и откопал родину Геракла. Потом раскопки в Микенах, где он нашел золотые ворота, три гробницы, которые он посчитал захоронениями Агамемнона (золотая маска Агамемнона), Кассандры и Клитемнестры. Он опять ошибся – эти захоронения относились к более раннему времени. Но он доказал существование древнейшей цивилизации, так как обнаружил глиняные таблички с письменами. Также он хотел вести раскопки на Крите, но у него не хватило денег выкупить холм. Совершенно нелепа кончина Шлимана. Он ехал домой на Рождество, простудился, упал на улице, его отвезли в приют для бедных, где он замерз до смерти. Хоронили его пышно, за гробом шел сам греческий король.

Аналогичные глиняные таблички были найдены на Крите. Это доказывает, что очень давно (12 век до н э) на Крите и в Микенах была письменность. Ученые называют ее «линейное догреческое доалфавитное слоговое письмо», причем существует две разновилности: а и б. А не поддается расшифровке, Б расшифровали. Нашли таблички в 1900, а расшифровали уже после второй мировой. Франц Зиттини расшифровал 12 слогов. Прорыв совершил Майкл Вентрис, англичанин, который предположил, что за основу надо брать не критский, а греческий диалект. Так он расшифровал почти все знаки. Перед ученым миром встала проблема: почему в момент своего расцвета на Крите писали по-гречески? Точно определить дату уничтожения Трои сначала попытался Шлиман – 1200 г до н э. Он ошибся всего на десять лет. Современные ученые установили, что ее разрушили между 1195 и 1185 годом до н э.

Носителями гомеровского языка считаются две категории людей: аэды и рапсоды. Аэды – сказители, создатели поэм, полуимпровизаторы, у них высокое положение в обществе, поэтому они имели право что-то изменять в поэмах. Гомер упоминал о Демодоке и Фамире фракийском. Искусство аэдов таинственно, так как очень сложно запомнить такое количество текста. Искусство аэдов клановое, каждый клан имел собственные секреты запоминания. Некоторые семьи: Гомериды и Креофилиды. Чаще всего они были слепы, «Гомер» - значит, слепой. Это еще одна причина того, что многие считают, что Гомера не существовало. Рапсоды – только исполнители, не могли что-либо менять.

Применительно к эпосу, понятия фабулы и сюжета сильно различаются. Фабула – естественная прямая временная связь событий, составляющая содержание действия литературного произведения. Фабулой гомеровских поэм является троянский цикл мифов. Он связан почти со всей мифологией. Сюжет локален, но временные рамки небольшие. Большинство мотивировок поступков героев находится за рамками произведения. О причинах троянской войны написана поэма «Киприи».

Причины войны: Гея обращается к Зевсу с просьбой очистить землю от части людей, так как их стало слишком много. Зевсу угрожает судьба деда и отца – быть свергнутым собственным сыном от богини. Прометей называет богиню Фетиду, поэтому Зевс срочно выдает ее замуж за смертного героя Пелея. На свадьбе появляется яблоко раздора, и Зевсу советут использовать Париса Мом – злоязычный советник.

Трою иначе называют царством Дардана или Илионом. Дардан – основатель, потом появляется Ил и основывает Илион. Отсюда название поэмы Гомера. Троя – от Троса. Иногда Пергам, по названию дворца. Один из царей Трои – Лаомедонт. При нем построились стены Трои, которые невозможно разрушить. Эту стену строили Посейдон и Аполлон, люди над ними смеялись, Лаомедонт обещал награду за работу. Эак хорошо относился к богам, поэтому он построил Скетские ворота – единственные, которые можно разрушить. Но Лаомедонт не заплатил, боги разгневались и прокляли город, поэтому он обречен на гибель, несмотря на то, что это любимый город Зевса. В войне уцелеют только Анхиз и Эней, которые не имеют отношения к роду Лаомедонта.

Елена – внучка Немезиды, богини возмездия. В 12 лет ее похитил Тесей. Потом все хотели взять ее в жены, Одиссей посоветовал отцу Елены дать ей выбрать самой и взять с женихов клятву помочь семье Елены в случае беды.

«Илиада» охватывает в качестве событий незначительный период времени. Всего 50 дней последнего года войны. Это гнев Ахилла и его последствия. Так поэма и начинается. «Илиада» - военно-героическая эпопея, где центральное место занимает рассказ о событиях. Главное – гнев Ахилла. Аристотель писал, что Гомер гениально выбрал сюжет. Ахилл – особый герой, он заменяет собой целое войско. Задача Гомера – описать всех героев и быт, но Ахилл затмевает их. Поэтому Ахилла надо изъять. Все определяется одним событием: в земном плане все определяется последствиями гнева Ахилла, в небесном – волей Зевса. Но его воля не всеобъемлюща. Зевс не может распорядиться судьбами греков и троянцев. Он использует золотые весы судьбы – доли ахецев и троянцев.

Композиция: чередование земной и небесной линии сюжета, которые к концу смешиваются. Гомер свою поэму на песни не разбивал. Впервые ее разбили александрийские ученые в третьем веке до нашей эры – для удобства. Каждую главу назвали по букве греческого алфавита.

В чем причина гнева Ахилла? За 10 лет они разорили много окрестных полисов. В одном городе они захватили двух пленниц – Хрисеиду (досталась Агамемнону) и Брисеиду (досталась Ахиллу). У греков начинает формироваться сознание ценности своей личности. Гомер показывает, что родовая коллективность уходит в прошлое, начинает формироваться новая нравственность, где на первый план выходит представление о ценности собственной жизни.

Поэма заканчивается похоронами Гектора, хотя по сути судьба Трои уже решена. В плане фабулы (мифологической последовательности событий) «Одиссея» соответствует «Илиаде». Но она повествует не о военных событиях, а о странствиях. Ученый называют ее: «эпическая поэма странствий». В ней повествование о человеке вытесняет рассказ о событиях. На первый план выходит судьба Одиссея – прославление ума и силы воли. «Одиссея» соответствует мифологии позднего героизма. Посвящена последним сорока дням возвращения Одиссея на родину. О том, что центром является возвращение, свидетельствует самое начало.

Композиция: сложнее «Илиады». События в «Илиаде» развиваются поступательно и последовательно. В «Одиссее» три сюжетных линии: 1) боги-олимпийцы. Но у Одиссея есть цель и никто не может ему помешать. Одиссей выпутывается из всего сам. 2) собственно возвращение – тяжкие приключения. 3) Итака: два мотива: собственно события сватовства и тема поисков Телемахом отца. Некоторые считают, что Телемахия это поздняя вставка.

В основном все же это описание странствий Одиссея, причем в ретроспективном плане. События определяются ретроспекцией: влияние событий давнего прошлого. Впервые появляется женский образ, равный мужскому – Пенелопа, многомудрая – достойная супруга Одиссея. Пример: она прядет погребальный покров.

Поэма сложнее не только по композиции, но и сточки зрения психологической мотивации поступков.

«Илиада» - любимое произведение Льва Толстого. Значение гомеровских поэм заложено в нравственных ценностях, они их нам представляют. В это время как раз формировались представления о нравственности. Соотношение с материалами. Героизм и патриотизм – не главные ценности, которые интересуют Гомера. Главное – проблема смысла человеческой жизни, проблема ценностей человеческой жизни. Тема человеческого долга: перед родиной, перед племенем, перед предками, перед умершими. Жизнь во вселенском масштабе представлена как вечнозеленая роща. Но смерть не повод для горя – ее нельзя избежать, но надо достойно встретить. Формируются представления о человеческой дружбе. Одиссей и Диомед, Ахилл и Патрокл. Все они уравновешены. Проблемы – что есть трусость? Храбрость? Верность дому, народу, супругу? Верные жены: Пенелопа, Андромаха.

Как уже говорилось ранее, в гомеровских героях собирались обобщенные черты всего народа, который они представляли. Образы воинов отличались многообразием. У Гомера еще не было представления о характере, но, тем не менее, у него нет двух одинаковых воинов. Считалось, что человек уже рождается с определенными качествами, и в течение жизни ничего измениться не может. Этот взгляд претерпевает изменение только в трудах Теофраста – ученика Аристотеля. Удивительная нравственная цельность гомеровского человека. У них нет рефлексии или раздвоенности – это в духе гомеровского времени. Судьба – это доля. Поэтому обреченности нет. Поступки героев не связаны с божественным влиянием. Но существует закон двойной мотивации событий. Как рождаются чувства? Легче всего объяснить это божественным вмешательством Талант Гомера: сцена с Ахиллом и Приамом.

Набор качеств у каждого воина одинаков, но образы уникальны. Каждое из действующих лиц выражает какую-нибудь одну сторону национального греческого духа. В поэме есть типы: старцы, жены и т.д. Центральное место занимает образ Ахилла. Он велик, но смертен. Гомер хотел изобразить поэтический апофеоз героической Греции. Героизм – осознанный выбор Ахилла. Эпическая доблесть Ахилла: храбрый, сильный, бесстрашный, воинственный клич, быстрый бег. Чтобы герои были разные, количество различных качеств разное – индивидуальная характеристика. Ахилл обладает импульсивностью и безмерностью. Характеристика Гомера: он умеет слагать песни и поет их. Второй по силе воин – Аякс Большой. У него чрезмерно много честолюбия. Ахилл быстроног, Аякс неповоротлив, медлителен. Третий – Диомед. Главное – полное бескорыстие, поэтому Диомеду даруется победа над богами. Эпитеты: у Ахилла и Одиссея более 40. В битве Диомед не забывает о хозяйстве. Предводители похода изображены в противоречии с эпическими законами. Авторы эпоса пишут объективно. Но у Гомера много эпитетов у любимых героев. У Атридов эпитетов мало. Диомед упрекает Агамемнона «Доблести ж не дал тебе (Зевс)». Другое отношение к Нестору, Гектору и Одиссею. Гектор – один из любимых героев Гомера, он разумен и миролюбив. Гектор и Одиссей не надеются на богов, поэтому Гектору присущ страх, но этот страх не влияет на его поступки, так как Гектор обладает эпической доблестью, включающей в себя эпический стыд. Он чувствует ответственность перед защищаемым народом.

Прославление мудрости. Старцы: Приам и Нестор. Нестор пережил три поколения людей по тридцать лет. Новая мудрость: интеллект Одиссея. Это не опыт, а гибкость ума. Еще Одиссея отличает: все герои стремятся к бессмертию – ему оно дважды предлагается, но он меняет его на родину.

Гомер впервые дает нам опыт сравнительной характеристики. 3 песнь «Илиады»: Елена рассказывает о героях. Сравниваются Менелай и Одиссей.

Образ Елены в «Илиаде» - демонический. В «Одиссее» же она домохозяйка. Описывается не ее внешность. А реакция старцев на нее. О ее чувствах мы знаем очень мало. В «Одиссее» она другая – ничего таинственного нет.

Особенности эпического мировоззрения и стиля.

Первое – объем эпических поэм всегда значителен. Объем зависит не от желания автора, а от поставленных автором задач, которые в данном случае требуют большого объема. Вторая особенность – многофункциональность. Эпос в древнем обществе выполнял много функций. Развлекательная – в последнюю очередь. Эпос – хранилище мудрости, воспитательная функция, примеры как себя нужно вести. Эпос – хранилище сведений по истории, сохраняет представление народа об истории. Научные функции, так как именно в эпических поэмах передавались научные сведения: астрономия, география, ремесло, медицина, быт. В последнюю очередь – развлекательная функция. Все это называется эпический синкретизм.

Гомеровские поэмы всегда повествуют о далеком прошлом. Грек пессимистически смотрел в будущее. Эти поэмы призваны запечатлеть золотое время.

Монументальность образов эпических поэм.

Образы приподняты над обычными людьми, они почти памятники. Все они возвышеннее, красивее, умнее обычных людей – это идеализация. Это и есть эпическая монументальность.

Эпический вещизм связан с задачей описать в полном объеме все. Гомер фиксирует внимание на самых обычных вещах: табуретка, гвоздики. Все вещи обязательно имеют цвет. Некоторые считают, что тогда мир описывали двумя красками – белой и золотой. Но это опроверг Вилькельман, он занимался архитектурой. На самом деле красок много, а статуи выбелены временем. Статуи одевались, раскрашивались, украшались – все было очень ярким. Даже титаномахия на Парфеноне была раскрашена. В Гомеровских поэмах все цветное: одежды богинь, ягоды. Море имеет более 40 оттенков по цвету.

Объективность тона гомеровских поэм. Создатели поэм должны были быть предельно справедливыми. Гомер необъективен только в эпитетах. Нпример, описание Терсита. Терсит абсолютно лишен эпической доблести.

Эпический стиль: три закона.

1) Закон ретардации – нарочитая остановка действия. Ретардация, во-первых, помогает расширить рамки своего изображения. Ретардация – это отступление, вставная поэма. Повествует о бывшем или излагает взгляды греков. Поэмы исполнялись устно и во время ретардации автор и исполнитель пытается возбудить дополнительное внимание к ситуации: например, описание жезла Агамемнона, описание щита Ахилла (это описание показывает, как греки представляли себе мироздание). Женитьба деда Одиссея. В роду у Одиссея всегда был один наследник. Одиссей – сердитый, испытывающий гнев богов.

2) Закон двойной мотивации событий.

3) Закон хронологической несовместимости одновременных событий во времени. Автор эпических поэм наивен, ему кажется, что если он будет изображать одновременно два одновременных события, то это будет неестественно. Яркий пример: Приам и Елена разговаривают.

Эпические поэмы изобилуют повторами. До трети текста приходится на повторы. Несколько причин: из-за устности поэм, повторы – это свойства устного народного творчества, фольклорное описание включает постоянные формулы, чаще всего это явления природы, снаряжение колесниц, вооружение греков, троянцев – трафаретные формулы. Украшающие эпитеты, твердо закрепленные за героями, предметами, богами (волоокая Гера, Зевс-тучегонитель). Боги как совершенные создания заслуживают эпитета «золотой». Больше всех с золотом связана Афродита – эстетическая сфера, у Геры это державность, властительность. Самым темным оказывается Зевс. Все боги должны быть умными, всеведущими. Промыслитель – только Зевс, хотя и другие тоже. Афина: заступница, защитница, неодолимая, несокрушимая. Арес: ненасытный войной, губитель людей, запятнанный кровью, сокрушитель стен. Часто эпитеты настолько срастаются, что противоречат положению: благородные женихи в доме Одиссея. Эгист, убивающий Агамемнона, - беспорочный. Это все фольклорные формулы.

Эпические сравнения. Стремясь к наглядности изображения, поэт стремится каждое описание перевести на язык сравнения, которое перерастает в самостоятельную картину. Все сравнения Гомера из бытовой сферы: бои за корабли, греки теснят троянцев, греки сражались как соседи за межи на соседних участках. Ярость Ахилла – сравнение с молотьбой, когда волы топчут зерна.

Гомер часто использует описание и повествование через перечисление. Не описывает картину во всей целостности, а нанизывает эпизоды – убийства Диомеда.

Сочетание вымысла с деталями реалистической действительности. Грань между реальностью и фантастикой стирается: описание пещеры циклопа. Сначала все очень реалистично, но потом появляется страшное чудовище. Создается иллюзия объективности.

Поэмы написаны гекзаметром – шестистопным дактилем. Причем последняя стопа усеченная. Посередине делается цезура – пауза, которая делит стих на два полустишья и дает ему размеренность. Все античное стихосложение основано на строго упорядоченном чередовании долгих и кратких слогов, причем количественное соотношение ударных и безударных слогов 2:1, но ударение не силовое, а музыкальное, основано на повышении и понижении тона.

Эпос как литературный жанр восходит к народной эпической песне (см. с. 55). Сказания о троянской войне, происходившей, очевидно, в XIII-XII вв. до н. э., складывались в течение нескольких веков и облекались аэдами в художественную форму; исторические факты приобрели обобщенный и гиперболизованный характер; к ним были примешаны элементы мифологии.

Так сложились две большие эпические поэмы: военно-героическая «Илиада» (песнь об Илионе - Трое) и сказочно-бытовая «Одиссея», повествующая о возвращении Одиссея, одного из героев войны, на родину. Их окончательная редакция приписывается одному из аэдов, которого предание называет Гомером. Исторически типичный образ странствующего певца переплетается в предании, сохраненном для нас античными авторами, со всякого рода фантастическими измышлениями. Это говорит об отсутствии каких-либо достоверных сведений о Гомере уже в античное время. По свидетельствам древних, семь городов спорили за честь называться родиной Гомера: Смирна, Хиос, Колофон, Саламин, Родос, Аргос и Афины. Иногда называли другие города, так как двустишие, в котором они пере числялись, имело несколько вариантов. Источники сходятся только в том, что умер поэт на острове Иос. Толкование имени Гомера занимало уже древних. Его считали нарицательным, означающим «слепец». Поздние исследователи толковали это имя по-разному: видели в нем и указание на тесно сплоченное сословие певцов, и имя древнего фракийского певца, и просто собственное имя поэта. Гомеровский вопрос. Отсутствие каких-либо сведений о личности Гомера, а также наличие в поэмах противоречий, стилистического разнобоя и сюжетных неувязок породили «гомеровский вопрос», т. е. совокупность проблем, связанных с изучением «Илиады» и «Одиссеи», и в первую очередь с авторством этих поэм. Уже в 1664 г. французский аббат д’Обиньяк высказал мысль о том, что «Илиада» составлена из отдельных эпических песен об осаде Трои и не является единым произведением одного автора. В XVIII в., когда на смену классицизму приходит романтическое направление в литературе, пробуждавшийся интерес к народной поэзии, к прошлому привел к тому, что в «Илиаде» и «Одиссее» стали видеть произведения, созданные народов в глубокой древности, а в имени Гомера - собирательное, общее имя автора греческого эпического творчества. В конце XVIII в. эту мысль поддержал немецкий ученый Ф. А. Вольф; в его книге «Введение к Гомеру», опубликованной з 1795 г., мы находим по-настоящему научную постановку вопроса, положившую начало систематическому исследованию гомеровского эпоса. Вольф считал «Илиаду» сводом различных песен, сложенных в разные времена многочисленными поэтами, среди которых наибольшей известностью пользовался Гомер. Он аргументировал свое мнение главным образом отсутствием в гомеровские времена письменности и многочисленными противоречиями в тексте поэм. Первый аргумент не является до конца убедительным, так как с VIII в. до н. э. письменность постепенно входит в употребление, второй остается в силе по настоящее время. Действительно, в поэмах есть противоречия и композиционные неувязки. Так, в V книге «Илиады» Диомед ранит Афродиту и Ареса, а в VI книге он говорит: Я никогда не дерзал с божествами Олимпа сражаться.10 (Ил., кн. VI, ст. 129). В III книге «Одиссеи» рассказывается, как Телемах и Афина, сопровождавшая его в облике Ментора, приходят в Пилос и видят много народа, собравшегося на жертвоприношение. Вскоре, однако, оказывается, что перед ними просто семья Нестора. Примерами композиционных неувязок могут служить следующие. В III книге «Илиады» Елена, виновница войны, поднимается вместе с троянским царем Приамом на городскую стену и показывает ему знаменитых ахейских (греческих) героев, которые давно уже сражаются под Троей и несомненно известны Приаму с начала войны. Поединок Париса с Менелаем, воспетый в III книге «Илиады», должен был бы, очевидно, состояться в начале войны, а не в конце ее. В VII книге рассказывается о сооружении ахейцами стены, которая должна была оградить их корабли от нападения. Очевидно, что греки должны были построить эту стену если не сразу по прибытии под стены Трои, то, во всяком случае, не на десятом году войны. Таким образом, хотя в «Илиаде» рассказ ведется о событиях 10-го года войны, ряд описанных в ней эпизодов по логике вещей должен был произойти раньше. X песнь «Илиады» повествует о ночной вылазке Одиссея и Диомеда, проникших во вражеский стан. Эта сцена совершенно не связана с общим сюжетом; единство поэмы не только не пострадало бы, но, вероятно, выиграло бы, если бы этот эпизод был изъят из текста. Такого рода хронологические неувязки, введение мотивов, без которых можно было бы обойтись, позволили думать, что «Илиада» не является произведением не только одного или двух поэтов, но и индивидуального творчества вообще. В дискуссии, разгоревшейся по гомеровскому вопросу, выделились две основные гипотезы: аналитическая, т. е. разъединявшая эпос на отдельные самостоятельные произведения, и унитарная, защищающая единство поэм. Ф. А. Вольф придерживался аналитической теории. Унитарии выдвигают на первый план моменты единства и художественной целостности, а частные противоречия поэм объявляют, с одной стороны, позднейшими вставками, искажениями, с другой - устным характером творчества поэта: исполняя песни «Илиады» и «Одиссеи» много раз, аэды, естественно, могли вносить дополнения, варьировать свой рассказ. Например, в эпизоде с делегацией, посланной Агамемноном к Ахиллу, употребляется не множественное, а двойственное число. Это указывает на то, что в первоначальном варианте текста посланцев было двое, а третье лицо - старик Феникс - появилось позже: старик понадобился поэту для того, чтобы внести в речи делегации элемент назидания - он рассказывает Ахиллу подобный случай, который произошел с ним в дни его молодости и окончился плохо. Мысль о внесении в текст речи Феникса могла прийти поэту во время очередного исполнения «Илиады». Некоторые хронологические неувязки унитарии объясняют художественными задачами поэта. Например, то, что Елена показывает Приаму героев ахеян, вызвано желанием поэта познакомить с ними свою аудиторию: ведь в поэме нет рассказа о начале войны, и автор вынужден рассказать о героях, описывая события 10-го года войны, т. е. в то время, когда Приам* несомненно, их знал. Кроме аналитической и унитарной существовали и различные компромиссные теории. Например, сторонники теории «основного ядра» предполагали, что первоначальный текст постепенно обрастал дополнениями, вставками, вносимыми разными поэтами; не один, а три-четыре поэта участвовали в составлении эпоса, отсюда первая, вторая, третья редакции и т. п. Представители другой теории видели в гомеровских поэмах объединение нескольких «малых эпосов». Например, Адольф Кирх- гофф считал, что в «Одиссее» четыре самостоятельных повествования: путешествие Одиссея до того, как он попал к Калипсо; путешествие от острова Калипсо до Итаки; путешествие Телемаха; возвращение Одиссея на родину (прибытие в образе нищего и расправа с женихами). Существуют и другие точки зрения о происхождении «Илиады» и «Одиссеи», но все они так или иначе сводятся к вопросу о соотношении личного и коллективного творчества авторов гомеровского эпоса. Большинство современных исследователей, и в частности советский ученый И. М. Тронский, автор фундаментального труда по истории античной литературы, придерживаются унитарной теории. Тем не менее конкретная история формирования гомеровского эпоса - вопрос еще не решенный. Принадлежит ли окончательная обработка обеих поэм одному и тому же автору или разным - в обоих случаях нужно считать, что «Илиада» была сложена раньше «Одиссеи», о чем свидетельствует картина материальной культуры и общественных отношений, изображенная в этих произведениях; на более позднее происхождение «Одиссеи» указывает более сложная композиция этой поэмы, а также прославление изворотливости ума в этой поэме и проявляющийся в ней интерес к чужим странам, характерные для общества, вступившего в фазу торговых отношений. Время и место создания «Илиады» и «Одиссеи». Цицерон, Павсаний и другие античные авторы донесли до нас сведения о созданной афинским тираном Писистратом ученой комиссии, работавшей над творчеством Гомера и расположившей в нуж- ном порядке разрозненные части «Илиады» и «Одиссеи». Это свидетельствует о существовании записи гомеровских поэм в VI в. до н. э. и означает, что завершение поэм относится к VIII-VII вв. до н. э. Анализ отраженных в поэмах общественных отношений и материальной культуры приводит ученых к выводу, что вряд ли это произошло раньше. Гомеровское общество - это доклассовое общество, люди живут в племенных объединениях. Во главе племен стоят «цари»- родовые старейшины, которые являлись военачальниками, жрецами и судьями, но их власть была ограничена: уже в первой книге «Илиады» рассказывается о том, что вопрос о выдаче Хрисеиды ее отцу решается народным собранием. И хотя Агамемнон недоволен его решением, все же приходится подчиниться ему. Образ жизни царей довольно демократичен, они ведут себя как обыкновенные люди, их не боятся критиковать. В XIX книге «Илиады» Одиссей говорит: Ты, Агамемнон могучий, вперед и к другому ахейцу Сам справедливее будь: унижения нет властелину " С мужем искать примиренья, которого сам оскорбил он. (Ил., кн. XIX, ст. 182-184). О демократическом образе мыслей царей свидетельствуют слова самого Агамемнона: Нет, на род не взирай ты, хотя б и державнейший был он. (Ил., кн. X, ст. 239). Все это указывает на родовой характер гомеровского общества, которое находится на грани разложения и перехода к рабовладельческому строю: уже налицо имущественное н социальное неравенство, разделение на «лучших» и «худых»; уже существует рабство, которое, правда, сохраняет патриархальный характер: рабы - в основном пастухи и домашние слуги, среди которых есть привилегированные: такова Евриклея, няня Одиссея; таков пастух Евмей, который действует вполне самостоятельно, скорее как друг Одиссея, чем как его раб. Торговля в этом обществе уже существует, хотя занимает очень малое место в мыслях автора. Следовательно, создатель поэм - представитель греческого общества VIII-VII вв. до н. э., находящегося на грани перехода к рабовладельческому строю. Материальная культура, описанная в «Илиаде» и «Одиссее», убеждает нас в том же: автор хорошо знаком с употреблением железа, хотя, стремясь к архаизации (особенно в «Илиаде»), указывает на бронзовое вооружение воинов. Поэмы написаны в основном на ионийском диалекте, с примесью эолийских форм. Это означает, что местом создания их была Иония - острова Эгейского моря или Малая Азия. Отсутствие же упоминаний в поэмах о городах Малой Азии сви детельствует об архаизаторских стремлениях поэта, воспевающего древнюю Трою. Композиция «Илиады» и «Одиссеи». В основу содержания «Илиады» и «Одиссеи» легли предания из цикла мифов о Троянской войне, действительно происходившей, очевидно, в XIII- XII вв. до н. э. (см. с. 51-53). «Илиада», военно-героическая поэма, повествует о событиях 10-го года войны, вызванных ссорой храбрейшего из участников похода Ахилла, царя Фтйи, с предводителем войска Агамемноном, который отобрал у Ахилла его пленницу Брисеиду. Оскорбленный Ахилл отказался участвовать в сражениях и вернулся к войску лишь после гибели его лучшего друга Пат- рокла. Мстя за смерть друга, он вступил в поединок с предводителем троянского войска Гектором, виновником смерти Пат- рокла, и убил его. «Одиссея» - сказочно-бытовая поэма. В ней рассказывается о событиях, происшедших после окончания войны, о возвращении на родину одного из греческих военачальников Одиссея, царя Итаки, и о его многочисленных злоключениях. В «Илиаде» рассказы о действиях людей на земле чередуются с изображением сцен на Олимпе, где боги, разделившиеся ^а_две партии, решают судьбу отдельных сражений (так как конечный исход войны давно предрешен). При этом события, происходящие одновременно, излагаются как происходящие последовательно, одно за другим (так называемый закон хронологической несовместимости). Завязкой действия «Илиады» является гнев Ахилла; события, излагаемые в поэме, вызваны этим гневом, и весь сюжет представляет собой как бы последовательное изложение фаз гнева Ахилла, хотя встречаются отклонения от основной сюжетной линии, вставные эпизоды. Кульминационный момент сюжета - поединок Ахилла с Гектором; развязка - возвращение Ахиллом Приаму тела убитого им Гектора. Композиция «Илиады» отличается некоторой симметричностью в соответствии с нравственными установками поэта. В начале действия старик Хрис обращается к Агамемнону с просьбой вернуть ему плененную дочь и получает надменный отказ, явно осуждаемый автором. Этот отказ повлек за собой и гнев Ахилла, и многие кровавые события, разыгравшиеся у стен Трои. В конце поэмы другой старик, Приам, приходит к Ахиллу с просьбой вернуть ему тело Гектора и не получает отказа - это поступок, достойный героя гуманного поэта. «Одиссея» по композиции сложнее «Илиады»: 24 книги «Одиссеи» распадаются симметрично на четыре части: первая - Одиссей покидает остров Калипсо, скитается по морю и достигает страны феаков; вторая - Одиссей в стране феаков; третья- Одиссей у себя на родине; четвертая - Одиссей в своем доме. Но самое замечательное в структуре «Одиссеи» - это первый в мировой литературе прием транспозиции - изложение прошлых событий в виде рассказа Одиссея. Заслуживает внимания та особенность, что рассказы о чудовищах и фантастических событиях сосредоточены в рассказе самого Одиссея; автор, стремящийся к рационализации мифа, как бы не участвует в этом искажении действительности. (Гуманизм Гомера. Одна из причин бессмертия гомеровского эпоса - гуманизм, проявляющийся в прославлении жизни и человека с его высокими моральными качествами. Прежде всего Гомер прославлял мужество человека, доблесть, любовь к родине, верность в дружбе, мудрость в советах, уважение к старости и т. п. Хотя все эти качества в различные времена, в неодинаковых социальных условиях понимаются по-разному, но, данные в обобщенной форме, они оказываются созвучными всем эпохам и всем пародам. Главный герой «Илиады» Ахилл самолюбив, страшен в своем гневе; личная обида заставила его пренебречь своим долгом и отказаться от участия в боях; тем не менее ему присущи нравственные понятия, которые в конце концов заставляют его искупить свою вину перед войском; гнев же его, составляющий стержень сюжета «Илиады», разрешается великодушием. Ахилл покинул ахейское войско, несправедливо обиженный Агамемноном. Но вот ахейцы попадают в тяжелое положение, им нужна помощь Ахилла, и Агамемнон посылает к нему своих людей, с просьбой вернуться и обещанием искупить нанесенную ему обиду. Ахилл отказывается вернуться - это психологически рерно: гордость, присущая Ахиллу, мешает ему сделать это. Но чувство долга, чувство патриотизма не позволяют ему примириться с поражением ахейцев, и он отдает доспехи своему другу Патроклу, чтобы тот отогнал троянское войско от греческих кораблей. Когда же Патрокл гибнет, Ахилл забывает о своем гневе: любовь к другу оказывается у него сильнее самолюбия. Он чувствует за собой двойную вину: нарушение долга перед войском и вину за смерть Патрокл а. Теперь он не может не вернуться, как раньше он не мог вернуться. Он бросается в бой с удесятеренной силой, обращает в бегство троянцев, убивает троянского полководца Гектора и оскверняет его тело, мстя за смерть друга: жестокость его оправдана чувством гнева и горя. Но когда приходит к нему старик Приам - несчастный отец, потерявший сына, и просит выдать ему тело Гектора для погребения, сердце Ахилла смягчается. Он тронут положением старца, его храбростью (ведь Приам пришел безоружным во вражеский лагерь), и гнев его разрешается великодушием. Дары и раскаяние Агамемнона не смягчают его, а слезы старика смягчают; это воспевание человечности героя - одно из проявлений гомеровского гуманизма. Жизнеутверждающее настроение поэм омрачается иногда скорбными мыслями о краткости жизни. Думая о неизбежности смерти, гомеровские герои стремятся оставить о себе славную память. Ахилл говорит: Так же и я, коль назначена доля мне равная, лягу, Где суждено; но сияющей славы я прежде добуду! (Ил., кн. XVIII, ст. 120-121). В поэме прославляется военная доблесть, но автор отнюдь не одобряет войну, ведущую к худшему из зол - смерти. Об этом свидетельствуют как отдельные реплики автора и его героев, так и явное сочувствие Гектору и другим защитникам Трои, которые в этой войне являются страдающей стороной. Вот что Зевс говорит своему сыну Аресу: Ты, ненавистнейший мне меж богов, населяющих небо! Распря единая, брань и убийство тебе лишь приятны! (Ил., кн. V, ст. 890-891). В X книге «Илиады» Нестор поучает Диомеда: Тот беззаконен, безроден, скиталец бездомный на свете, Кто межусобную брань, человекам ужасную, любит! (Ил., кн. X, ст. 63, 64). Одиссей, уговаривая воинов забыть о доме и продолжать войну, говорит о вынужденности такого поведения, о необходимости войны как тягостной миссии: Тягостна брань, и унылому радостно в дом возвратиться. (Ил., кн. II, ст. 291). Симпатии автора принадлежат волнам обеих враждующих стран, но агрессивность и грабительские стремления греков вызывают его осуждение. Во II книге «Илиады» поэт вкладывает в уста воина Терсита речи, клеймящие алчность военачальников. Хотя описание внешности Терсита указывает на стремление автора выразить свое осуждение его речам, однако речи эти убедительны и по существу никем не были опровергнуты, так что мы можем предполагать, что они созвучны мыслям поэта. Не следует забывать, что аэд был вынужден считаться с интересами аристократических кругов, которые не могли одобрить речи Терсита, ибо «вечно искал он царей оскорблять, презирая пристойность». Но осуждение войны звучит не только в устах этого как будто отрицательного персонажа. Сам доблестный Ахилл, со- 63 бпраясь вернуться в войско, чтобы отомстить за Патрокла, говорит: О, да погибнет вражда от богов и от смертных, и с нею Гнев ненавистный, который и мудрых в неистовство вводит! (Ил., кн. XVIII, ст. 107, 108). Очевидно, что если бы прославление войны и мести было целью поэта, гнев Ахилла разрешился бы убийством Гектора, и на этом закончилось бы действие, как это было в одной из циклических» поэм (см. с. 67). Но для Гомера важно не торжество победы Ахилла, а моральное разрешение его гнева. Жизнь в представлении гомеровских героев настолько привлекательна, что Ахилл, встреченный Одиссеем в царстве мертвых, говорит, что он предпочел бы тяжелую жизнь поденщика царствованию над душами умерших в преисподней. В то же время, когда нужно действовать во имя славы родины или ради близких людей, герои Гомера презирают смерть. Сознавая свою неправоту в том, что он уклонился от боевых действий, Ахилл говорит: Праздный, сижу пред судами, земли бесполезное бремя. (Ил., кн. XVIII, ст. 104). Гуманизм Гомера, сострадание человеческому горю, восхищение внутренней красотой человека, его мужеством, верностью патриотическому долгу и взаимной привязанностью достигает ярчайшего выражения в сцене прощания Гектора с Андромахой («Илиада», кн. VI, ст. 390-496). Художественные особенности гомеровского эпоса. Образы гомеровских героев статичны, т. е. характеры их освещены несколько односторонне и остаются неизменными от начала до конца действия поэмы, хотя каждый персонаж имеет свое лицо, отличное от других: в Одиссее подчеркивается изворотливость ума, в Агамемноне - надменность и властолюбие, в Парисе - изнеженность, в Елене - красота, в Пенелопе - мудрость и постоянство жены, в Гекторе - мужество защитника своего города п настроение обреченности, так как он должен погибнуть, как его отец, и его сын, и сама Троя. Односторонность в изображении героев обусловлена тем, что большинство их предстает перед нами только в одной обстановке- в бою, где не могут проявиться все черты их характеров. Некоторое исключение составляет Ахилл, так как он показан и в отношениях с другом, и в битве с врагом, и в ссоре с Агамемноном, и в разговоре со старцем Приамом, и в других ситуациях. Что касается развития характера, то оно еще не доступно Гомеру и литературе доклассического периода; попытки такого изображения мы находим лишь в конце V в. до н. э., в трагедиях Еврипида. Так же неопытен поэт в изображении психологии своих героев, их внутреннего мира. Обо всех внутренних импульсах этих людей мы узнаем из их поведения, из их слов; кроме того, для изображения движений души поэт использует весьма своеобразный прием: вмешательство богов. Например, в первой книге «Илиады», когда Ахилл, будучи не в силах стерпеть оскорбление, вынимает меч, чтобы напасть на Агамемнона, кто- то сзади вдруг хватает его за волосы. Оглянувшись, он видит Афину, покровительницу греков, которая не допускает убийства. Другой пример. Афродита увела Париса с поля боя и приказала Елене, взошедшей на городскую стену, вернуться домой. Елена негодует на мужа, считая, что он бежал с поля боя и отказывается вернуться к трусу. Но богиня любви угрожает ей, и Елена покоряется. Обычно вмешательством богов дается мотивировка сознательного решения, пришедшего на смену мгновенному порыву. Отсутствие психологических характеристик героев объясняется отчасти задачами жанра: эпос, в основе которого лежит народное творчество, повествует обычно о событиях, о делах какого-то коллектива, а отдельной личностью интересуется мало. Психологический анализ же - явление, связанное с анализом характера индивида. Боги Гомера антропоморфны: они обладают всеми человеческими слабостями и даже пороками, не свойственными героям «Илиады», отличаясь от людей лишь бессмертием и могуществом (да и то относительным, так как герои в боях иногда ранят богов), - в основном гомеровский Олимп построен по образцу человеческого общества периода родового строя. Стилистические средства, используемые поэтом, свидетельствуют об органической связи гомеровского эпоса с его фольклорными истоками; по обилию эпитетов поэмы Гомера могут сравниться только с произведениями народного творчества, где большая часть существительных сопровождается определениями. Только Ахилл в «Илиаде» наделен 46 эпитетами. Среди эпитетов «Илиады» и «Одиссеи» имеется большое число «постоянных», т. е. предназначенных для какого-либо одного героя или предмета. Это тоже - фольклорная черта. В русских былинах, например, море - всегда синее, руки - белые, молодец - добрый, девица - красная. У Г омера море - многошумное, Зевс - тучегонитель, Посейдон - колебатель земли, Аполлон - сребролукий, девы - тонколодыжные, Ахилл - чаще всего быстроногий, Одиссей - хитроумный, Г ектор - шлемоблещущий и т. II. Подробность, детальность описаний, характерные для гомеровского эпоса, особенно ярко проявляются в таком часто упо требляемом поэтическом приеме, как сравнение: гомеровские сравнения так развернуты, что превращаются подчас в самостоятельные рассказы, как бы оторванные от основного повествования. При этом материалом для сравнений служат чаще всего природные явления: животный и растительный мир, ветер, дождь, снег и т. п. Он устремился как лев горожитель, алкающий долго Мяса и крови, который, душою отважной стремимый, Хочет на гибель овец, в их загон огражденный ворваться; И, хотя перед оградою пастырей сельских находит, С бодрыми псами и копьями стадо свое стерегущих, Он, не изведавши прежде, не мыслит бежать из ограды; Прянув во двор, похищает овцу, либо сам под ударом Падает первый, копьем прободенный из длани могучей. Так устремляла душа Сарпедона, подобного богу. (Ил., кн. XII, ст. 299-307). С фольклором роднят гомеровский эпос гиперболы: в XII книге «Илиады» Гектор, атакуя ворота, швыряет в них такой камень, который и два сильнейших мужа с трудом приподняли бы рычагами. Голос Ахилла, бегущего вызволить тело Патрокла, звучит как медная труба и т. п. О песенно-народном происхождении поэм свидетельствуют также так называемые эпические повторы: отдельные стихи повторяются полностью или с небольшими отклонениями, и таких стихов в «Илиаде» и «Одиссее» насчитывается 9253; таким образом, они составляют третью часть всего эпоса. Повторы широко применяются в устном народном творчестве потому, что они облегчают певцу импровизацию. В то же время повторы - моменты отдыха и ослабления внимания для слушателей. Повторы облегчают и восприятие слышимого. Например, стих из «Одиссеи»: Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос (пер. В. А. Жуковского) переключал внимание аудитории поэта на события следующего дня, так как означал, что наступило утро. Приведенные выше цитаты могут дать представление и о звучании гексаметра - поэтического размера эпоса, придающего несколько приподнятый, торжественный стиль повествованию. В России интерес к Гомеру начал проявляться одновременно с усвоением византийской культуры и особенно возрос в XVIII в., в эпоху русского классицизма. Первые переводы Гомера на русский язык появились во времена Екатерины II: это были либо прозаические переводы, либо стихотворные, но не гексаметрические. В 1811 г. были опубликованы первые шесть книг «Илиады» в переводе Е. Кострова александрийским стихом, который считался обязательной формой эпоса в поэтике французского классицизма, господствовавшего в то время в русской литературе. Полный перевод «Илиады» размером подлинника был сделан Н. И. Гнедичем (1829), «Одиссеи» - В. А. Жуковским (1849). Гнедичу удалось передать и героический характер повествования Гомера, и его юмор, но перевод Гнедича изобилует славянизмами, так что уже к концу XIX в. он стал казаться * слишком архаичным. Поэтому опыты перевода «Илиады» возобновились; в 1896 г. вышел новый перевод этой поэмы, сделанный Н. И. Минским на основе современного ему русского языка, а в 1949 г. - перевод В. В. Вересаева в еще более упрощенной редакции. Допущенные Жуковским неточности в переводе «Одиссеи» побудили П. А. Шуйского и В. В. Вересаева сделать новые переводы этой поэмы, первый появился в печати в 1948 г., второй- в 1953 г. Однако перевод «Одиссеи» Жуковским до сих пор считается лучшим в художественном отношении. Подробное изложение истории опытов перевода Гомера на русский язык и их анализ даны в книге А. Н. Егунова «Гомер в русских переводах XVIII-XIX вв.» (Л., 1964).

III. ГОМЕРОВСКИЙ ЭПОС

Поэмы Гомера "Илиада" и "Одиссея" были созданы в первой трети I тысячелетия до н.э. в той области древней Греции, которая носила название Ионии. Составителей этих поэм было, вероятно, очень много, но художественное единство поэм предполагает какого-то неизвестного нам единоличного автора, оставшегося в памяти всей античности и всей последующей культуры под именем слепого и мудрого певца Гомера.

1. Сюжет.

"Илиада" и "Одиссея" передают только отдельные моменты троянской мифологии. Поэтому необходимо, насколько возможно, ознакомиться с троянской мифологией в целом, чтобы яснее и отчетливее выделить в ней "Илиады" и "Одиссеи".

а) События до "Илиады".

В троянской мифологии "Илиаде" предшествует огромное количество мифов, которые излагались в специальной поэме "Киприи" Стасина Кипрского, до нас не дошедшей. Из этих мифов мы узнаем, что причины Троянской войны связаны с космическими событиями. Троя находилась в северо-западном углу Малой Азии и была населена фригийским племенем. Война греков и троянцев, представляющая собой содержание троянской мифологии, якобы была предопределена свыше.

Рассказывали, что Земля, обремененная огромным человеческим населением, обратилась к Зевсу с просьбой сократить человеческий род, и Зевс решил для этого начать войну между греками и троянцами. Земной причиной этой войны было похищение спартанской царицы Елены троянским царевичем Парисом. Один из греческих царей (в Фессалии), Пелей, женился на морской царевне Фетиде, дочери морского бога Нерея. (Это ведет нас в глубь веков, когда такого рода браки для первобытного сознания представлялись полной реальностью.) На свадьбе Пелея и Фетиды присутствовали все боги, кроме Эриды, богини раздора, замыслившей поэтому отомстить богам и бросившей богиням золотое яблоко с надписью "Красивейшей". Миф повествовал, что претендентами на обладание этим яблоком явились Гера (супруга Зевса), Афина Паллада (дочь Зевса, богиня войны и ремесел) и Афродита (тоже дочь Зевса, богиня любви и красоты). И когда спор этих трех богинь дошел до Зевса, тот приказал разрешить этот спор Парису, сыну троянского царя Приама. Эти мифологические мотивы весьма позднего происхождения. Все три богини имели долгую мифологическую историю и представлялись в древности суровыми существами. Явно, что вышеприведенные мифологические мотивы могли иметь место только ближе к концу общинно-родовой формации, когда возникла и укрепилась родовая знать. О еще более позднем происхождении данного мифа говорит образ Париса. Оказывается, человек уже считает себя настолько сильным и мудрым, он настолько далеко ушел от первобытной беспомощности и от страха перед демоническими существами, что может даже творить суд над богами. Дальнейшее развитие мифа только углубляет этот мотив относительно бесстрашия человека перед богами и демонами: Парис присуждает яблоко Афродите, и та помогает ему похитить спартанскую царицу Елену. Миф подчеркивает, что Парис был самым красивым мужчиной в Азии, а Елена - самой красивой женщиной в Европе. Эти мифы, несомненно, отражают собой давнишние столкновения европейских греков, искавших для себя обогащения путем войны с населением Малой Азии, имевшим к тому времени высокую материальную культуру. Миф разукрашивает безотрадную историю старинных войн и идеализирует прошлое; понимание этого в дальнейшем нам весьма пригодится при анализе творчества Гомера в целом.

Похищение Елены повергает в большую тоску ее мужа Менелая. Но тут выступает на сцену брат Менелая, Агамемнон, одно из главных действующих лиц "Илиады", царь соседнего со Спартой Аргоса. По его совету созываются со всей Греции самые знаменитые цари и герои со своими дружинами. Они решают отплыть к тому берегу Малой Азии, недалеко от которого находилась Троя, напасть на троянцев и возвратить похищенную Елену. Среди призванных царей и героев особенным влиянием пользовались хитроумный Одиссей, царь острова Итаки, и молодой Ахилл, сын Пелея и Фетиды. Огромный греческий флот высаживает войско в нескольких километрах от Трои.

Греки устраивают здесь свой лагерь и нападают на Трою и на живущих поблизости ее союзников. В течение девяти лет война ведется без заметного перевеса той или другой стороны.

б) События "Илиады".

"Илиада" охватывает события десятого года войны, незадолго до падения Трои. Но само падение Трои в "Илиаде" не изображается. События в ней занимают всего 51 день. Однако поэма дает максимально насыщенное изображение военной жизни. По событиям этих дней (а их очень много, поэма ими перегружена) можно составить яркое представление о тогдашней войне вообще.

Наметим основную линию рассказа. Она занимает песни I, XI, XVI-XXII (всего песен в "Илиаде" и "Одиссее" по 24). Это повествование о гневе Ахилла и о последствиях этого гнева. Ахилл, один из виднейших вождей греческого воинства под Троей, гневался на выбранного командующим Агамемнона за то, что тот отобрал у него пленницу Брисеиду. А отобрал эту пленницу Агамемнон потому, что по велению Аполлона он должен был свою пленницу Хрисеиду возвратить ее отцу, Хрису, жрецу Аполлона под Троей. В I песни изображается перебранка Ахилла с Агамемноном, уход Ахилла с поля сражения, обращение его с жалобами на обиду к матери Фетиде, которая и получает от Зевса обещание покарать за это греков. Зевс не исполняет своего обещания вплоть до XI песни, и основная линия повествования в "Илиаде" восстанавливается только в ней, где рассказано, что греки несут серьезные поражения от троянцев. Но в следующих песнях (XII-XV) тоже нет развития действия. Главная линия повествования возобновляется только в песни XVI, где на помощь теснимым грекам выступает любимейший друг Ахилла Патрокл. Он выступает с разрешения Ахилла и гибнет от руки виднейшего троянского героя Гектора, сына Приама. Это заставляет Ахилла вновь вернуться к боям. В XVIII песни рассказывается, как бог кузнечного дела Гефест готовит Ахиллу новое оружие, а в XIX песни - о примирении Ахилла с Агамемноном. В XX песни читаем о возобновлении боев, в которых теперь участвуют уже и сами боги, и в песни XXII - о смерти Гектора от руки Ахилла. Такова основная линия повествования в "Илиаде". Вокруг нее развертывается огромное количество сцен, нисколько не развивающих действие, но чрезвычайно обогащающих его многочисленными картинами войны. Так, песни II-VII рисуют ряд поединков, а песни XII-XV - просто войну с переменным успехом для греков и троянцев. Песнь VII говорит о некоторых военных неудачах греков, в результате чего Агамемнон (XI) шлет к Ахиллу послов с предложением мириться, на что тот отвечает резким отказом. Песни XXIII-XXIV повествуют о похоронах погибших героев - Патрокла и Гектора. Наконец, песнь X уже в древности считалась позднейшей вставкой в "Илиаду". Она изображает ночную вылазку греческих и троянских героев на Троянскую равнину для разведки.

Таким образом, и читая и анализируя песни "Илиады", полезно исходить из такого разделения поэмы: сперва I, XI, XVI-XXII песни, потом II-VII, XII-XV и, наконец, VIII-IX, XXIII-XXIV и X.

в) События после "Илиады".

Эти события подробнейшим образом рассказывались в других поэмах, посвященных троянской мифологии. Существовали целые поэмы, до нас не дошедшие, которые представляли собой продолжение "Илиады". Таковы поэмы "Эфиопида", "Малая Илиада", "Падение Трои", "Возвращения".

В этих поэмах изображался поединок Ахилла с амазонкой Пентесилеей, союзницей троянцев, пришедшей к ним на помощь после смерти от стрелы Париса, которую направил Аполлон. Рассказывалось, что по предложению Одиссея греки соорудили огромного деревянного коня, внутри которого разместился греческий воинский отряд. Остальные же греки сели на корабли и, сделав вид, что отплывают домой, спрятались за ближайший остров. Оставленный на берегу около деревянного коня грек объяснил троянцам мнимую причину сооружения коня - это якобы дар Афине Палладе. Деревянного коня троянцы водворили в Трою, а ночью из него вышли засевшие там греки, открыли ворота и сожгли город. Много существовало разного рода эпических повествований и о возвращении греческих вождей из-под Трои. О возвращении же из-под Трои Одиссея повествовала поэма, названная его именем и сохранившаяся до нас.

г) События "Одиссеи".

События в этой поэме изображаются не так разбросанно, как в "Илиаде", но все же она не лишена трудностей при ознакомлении с ходом описываемого в ней действия.

Всякий читатель ожидал бы, что странствования Одиссея будут изображаться последовательно, одно за другим. Возвращение Одиссея домой занимает 10 лет и, полное всяческих приключений, создает большую нагроможденность событий. На самом же деле первые три года плавания Одиссея изображаются не в первых песнях поэмы, но в песнях IX-XII. И даны они в виде рассказа Одиссея на пиру у одного царя, к которому его случайно забросила буря. Тут мы узнаем, что Одиссей много раз попадал то к людям добрым, то к разбойникам, то в подземное царство.

В центре IX песни - знаменитый эпизод с одноглазым людоедом (циклопом) Полифемом. Этот Полифем запер Одиссея и его спутников в пещеру, откуда они выбрались с большим трудом. Одиссей, опоивши Полифема вином, сумел выколоть ему единственный глаз.

В X песни Одиссей попадает к волшебнице Кирке, а Кирка направляет его в подземный мир за пророчеством о его будущем. Песнь XI - изображение этого подземного мира. В XII песни, после ряда страшных приключений, Одиссей попадает на остров нимфы Калипсо, которая удерживает его у себя в течение семи лет.

Начало "Одиссеи" как раз и относится к концу пребывания Одиссея у Калипсо. Здесь сообщается о решении богов возвратить Одиссея на родину и о поисках Одиссея его сыном Телемахом. Эти поиски описываются в I-IV песнях поэмы. Песни V-VIII изображают пребывание Одиссея после отплытия от нимфы Калипсо и страшной бури на море, среди добродушного народа феаков, у их доброго царя Алкиноя. Там Одиссей рассказывает о своих странствиях (песни IX-XII).

Начиная с XIII песни и до конца поэмы дается последовательное и ясное изображение событий. Сначала феаки доставляют Одиссея на его родной остров Итаку, где он поселяется у своего свинопаса Евмея, так как его собственный дом осаждают местные царьки, уже много лет претендующие на руку Пенелопы, его жены, самоотверженно охраняющей сокровища Одиссея и путем разных хитростей оттягивающей свой брак с этими женихами. В песнях XVII-XX Одиссей под видом нищего проникает из хижины Евмея в свой дом для разведки всего, что в нем совершается, а в песнях XXI-XXIV при помощи верных слуг он перебивает всех женихов во дворце, вешает неверных служанок, встречается с Пенелопой, ожидавшей его 20 лет, и еще усмиряет восстание против него на Итаке. В доме Одиссея водворяется счастье, прерванное десятилетней войной и его десятилетними приключениями.

2. Социально-историческая основа.

Гомеровский эпос содержит явные указания на общинно-родовую организацию общества. Однако тот социально-исторический период, который изображен в гомеровских поэмах, далек от наивного и примитивного общинно-родового коллективизма, он отличается всеми признаками весьма развитой частной собственности и частной инициативы в рамках родовых организаций.

Мы читаем, например: "Один человек получает удовлетворение в одних делах, а другой - в других" (Од., XIV, 228). В эпосе есть сведения о существовании умелых мастеров, о гадалках, врачах, плотниках и певцах (Од., XVII, 382-385). По этим текстам уже можно судить о значительном разделении труда.

а) Сословия.

Гомеровское общество разделено на сословия, поскольку сословие есть не что иное, как общность людей, объединенных по тому или иному общественному, профессиональному признаку на основе либо юридических узаконений, либо обычного права.

У Гомера мы находим постоянно генеалогию героев, происхож-дящих от Зевса, и взывание к родовой чести (например, обращение Одиссея к Телемаху в Од., XXIV, 504-526). Вождь окружается у Гомера обычно своей дружиной, которая относится к нему с благоговением. Власть вождя связана с крупным землевладением (например, рассказ Одиссея под видом странника о его богатствах на Крите, Од., XIV, 208 и след.). Частые войны и всякого рода предпринимательства тоже вели к обогащению наиболее имущей части родовой общины. У Гомера мы находим описание великолепных вещей и дворцов. Его герои умеют прекрасно говорить. Они похваляются богатством, железом и медью, золотом и серебром, любят обильные пиршества.

б) Торговля, ремесло и земельная собственность.

Старинная родовая община, основанная на натуральном хозяйстве, конечно, не торговала, а обмен был настолько примитивен, что не играл ведущей экономической роли. В поэмах Гомера же намечается совершенно другая ситуация.

Здесь весьма часто делают взаимные богатые дары, которые иной раз приближаются к тому, что в экономике носит название обмена. Настоящая торговля упоминается в эпосе крайне редко. Однако она уже существует. С торговлей развиваются и ремесла. Ремесленников в поэмах Гомера очень много: кузнецы, плотники, кожевники, горшечники, ткачи, золотых и серебряных дел мастера, а также прорицатели, певцы, лекари и глашатаи. Уровень ремесла здесь чрезвычайно высок. Как мы увидим ниже, поэтическое изложение буквально пересыпано упоминаниями разного рода добротных изделий, художественно сработанного оружия, одежды, украшений и домашней утвари.

Гомеровский демос уже начинает разоряться и отчуждаться от родных мест. Еще более бесправны переселенцы-метанасты (Од., XVIII, 357-375) и батраки-феты, поденщики, часто попадавшие в полную кабалу к хозяину.

В эпосе Гомера мы встречаем прослойку нищих, которая уже совсем немыслима в родовой общине, где все являются своими и родными. Об их жалком, ничтожном и унизительном положении можно судить по Иру, который стоял на пороге перед пирующими женихами и выпрашивал себе подаяния и с которым Одиссей, тоже в виде подобного нищего, затеял драку (Од., XVIII, 1-НО).

в) Рабы.

Гомер говорит также о рабах, правда, пока еще исполняющих работу пастухов и домашних слуг. Есть также особые рабы, как свинопас Евмей, владеющий собственным рабом и собственным домом, и нянька Одиссея Эвриклея, которой подчинены все слуги. Как предвестье надвигающегося классового рабовладения можно рассматривать дикую расправу Одиссея с неверными рабами - особенно казнь козопаса Мелантия и повешение служанок (Од., XXII, 471-477). Гомер прекрасно понимает непродуктивность рабского труда (Од., XVII, 320-323; здесь и далее Гомер в переводе В. В. Вересаева.)

Если власти хозяина раб над собою не чует, Всякая вмиг у него пропадает охота трудиться. Лишь половину цены оставляет широкоглядящий Зевс человеку, который на рабские дни осужден им.

В "Илиаде" рабство носит еще патриархальный характер, в то время как в "Одиссее" отчуждение раба от господина безусловно растет. Число рабов-мужчин значительно уступает числу рабынь-женщин. Все ремесленники - свободные.

Труд раба и труд свободного в эпосе дифференцируется очень слабо. Из слов царевны Навсикаи (Од., VI, 58-65) видно, что она стирает на все свое семейство, причем не только на самого царя Алкиноя, но и на пятерых его сыновей с женами. В "Одиссее" подробно рассказывается об умелом изготовлении Одиссеем плота и супружеского ложа. Одиссей, кроме того, сам занимался пахотой, а его отец не хуже своих рабов трудился вместе с ними и в саду, и в огороде. Другими словами, резкого разделения между зависимым и свободным трудом в поэмах Гомера не наблюдается.

3. Организация власти.

а) Басилевс.

Гомеровские цари ("басилевсы") не имеют ничего общего с неограниченной царской властью. Напоминание Одиссея об абсолютном единовластии (Ил., II, 203-206) есть редчайший пережиток былого владычества. Власть царя наследственна, но при условии выдающихся качеств претендента. Случаи выборности редки, как это следует из речи Телемаха (Од., I, 394-396). Царь является только родовым старейшиной, жрецом и судьей, но весьма несамостоятельным. Власть его осуществляется главным образом на войне. Власть царя заметно демократизируется, на что указывает сильнейшая критика царских привилегий. Таков эпизод с приказом Агамемнона отправляться войскам на родину и резкое выступление Ферсита (Ил., II).

б) Буле.

Совету старейшин (буле) принадлежат административно-судебные функции. Он осуществляет тесную связь с басилевсами, часто подкрепляемую трапезой (Од., VIII, 95-99; Ил., IX, 67-76), что придает этим отношениям наивно-примитивный оттенок. Царское буле то полностью лишено самостоятельности, когда, например, Ахилл, собирает агору без совета (Ил., I, 54), то действует активно и может быть враждебно настроено и резко разделиться на партии (Од., III, 137-150). Поведение Телемаха (Од., II, 11 - 14) свидетельствует о зарождении оппозиции совету.

в) Агора.

В период расцвета родовой общины народное собрание (агора) было основной властью и силой во всей общине. В поэмах Гомера можно отметить его ослабление, его пассивность и неорганизованный характер (II, 94-НО). Главное значение агоры - тоже на войне. Народное собрание у Гомера собирается редко и только в экстренных случаях. Например, оно, как и буле, не собиралось на Итаке 20 лет (Од., И, 25-34). С народным собранием, по старому обычаю, считаются, но об ораторах в нем не слышно, и никакого голосования оно не производит. Свое одобрение или неодобрение агора высказывает только общим шумом. Верховная власть в изображении Гомера как бы соединяет ба-силевса, буле и агору. Здесь очевидно падение царской власти, зарождение аристократической республики и черт, которые станут характерными для будущего рабовладельческого государства.

Чтобы правильно представить социально-историческую основу гомеровских поэм, надо отказаться от абстрактных юридических норм, и исходить из жизненной гущи исторического процесса, который далек от твердых законодательных норм и основан больше на необязательном и расплывчатом обычном праве.

4. Прогрессивные тенденции у Гомера.

а) Антивоенные и антиаристократические тенденции.

В гомеровских поэмах как будто бы на первый план выдвигается героика аристократической знати, которую он тем не менее изображает критически. Гомер осуждает войну вообще. Именно эту беспощадную и стихийную войну олицетворяет собой фракийский бог Арес. В уста Зевса вложена замечательная отповедь Аресу, где война охарактеризована самыми бранными эпитетами (Ил., V, 888 и след.). Войну резко отвергает Гектор (IX, 63 и след.). Люди на войне открыто объявляются у Гомера бессмысленными пешками в руках богов (XVI, 688-691). Проскальзывает даже и осуждение самого похода на Трою не только Гектором (XV, 720), но и Ахиллом (IX, 327).

Война признается только при условии ее морального оправдания. И в этом смысле все симпатии Гомера на стороне Гектора, который сражается и погибает за свою родину. Гомер очень далек от идеализации абсолютного повелителя, характерного для древнеахейских времен с их "златообильными Микенами" и "крепкостенным Тирин-фом". Он не прочь полюбоваться богатством и роскошью жизни царей, но фактически гомеровские цари ведут довольно демократический образ жизни. Если Ахилл критикует Агамемнона (I, 148- 171), Диомед - того же Агамемнона (IX, 36-39), Агамемнон - Диомеда (IV, 371 и след.), Афина - Диомеда (V, 800-814) за личные недостатки, то Одиссей говорит (XIX, 182 и след.): "Унижения нет властелину с мужем искать примирения, которого сам оскорбил он". Ему же принадлежит мысль, что благороден тот, кто отважен в бою (XI, 408-410). Таким образом, не будучи противником царской власти, Гомер мыслит ее только при условии большого военно-патриотического или морально-гуманистического содержания. Это соединение богатства, славы и роскоши царской жизни с высоким личным морально-правовым авторитетом, может быть, лучше всего изображено в "Одиссее" (XIX, 107-114 и след.).

б) Гражданственность и чувство родины.

Гомер - выразитель идеи развитой и ревниво оберегаемой гражданственности. Полис ставится выше всего. Человек внеполисный, внегосудар-ственный, внегражданственный вызывает только сожаление и презрение. Не знающие законов гражданской жизни циклопы в "Одиссее" (IX, 112 и след.) сознательно изображены в гротескном виде. В "Одиссее" незнакомцу всегда задается вопрос:

"Где твой город (polls) и где твои родители?" А "дикие" всегда трактуются как лишенные морального сознания. Они не чувствуют потребности помогать страннику и не испытывают стыда перед богами, то есть они лишены всего того, благодаря чему человек создает общественно-политическую жизнь. К этому нужно добавить еще и очень острое чувство родины, которым пронизаны обе поэмы. Идея возвращения героя на родину, любви к ней и к своим соотечественникам, несмотря на катастрофы, преобразовали первоначальный сказочно-авантюрный сюжет "Одиссеи" и сделали ее произведением гуманизма и высокой морали. Одиссей отверг бессмертие, которое обещала ему нимфа Калипсо, ради возвращения на свой бедный скалистый остров (Од., VII, 255 и след.). Менелай, после нескольких лет тяжелых испытаний вернувшийся домой, не может без слез думать о своих товарищах - земляках, погибших вдали от родины. Для Гектора высшее счастье - сражаться и умереть за родину.

в) Переход от мифологии к поэзии.

Вера в богов и демонов в эпосе Гомера совершенно реальная, но они изображены в такой форме, которая имеет мало общего с примитивными и грубыми народными верованиями. Гера, Кирка и Калипсо - это прекрасные женщины в роскошных туалетах, утопающие в наслаждениях и испытывающие тонкие переживания. Само изображение свидания Зевса и Геры (Ил., XIV), по мнению многих исследователей, есть не что иное, как пародия на старый миф о священном браке Земли и Неба. Очень много пародийного и в знаменитой битве богов (Ил., XXI). Жрецы и пророки, правда, встречаются у Гомера, но едва ли они имеют какое-нибудь иное значение, кроме чисто сюжетного, то есть кроме художественного использования. По поводу всяких чудесных явлений и знамений Гектор прямо говорит (Ил., XII, 243): "Знаменье лучшее всех - лишь одно: за отчизну сражаться". Здесь перед нами та художественная мифология и религия, которая никогда больше не проявилась в человечестве с такой силой и выразительностью. Поэтическое изображение Гомером богов и демонов соответствует его героическому стилю. Это совершенно такие же художественные персонажи, как и самые обыкновенные герои и люди. Когда Диомед (Ил., V) ранит Афродиту и Ареса, то это ранение ничем не отличается от ранения и всякого смертного героя. Когда Афродита спасает своего любимца Париса (Ил., III), то ее помощь существенно тоже ничем не отличается от помощи самого обыкновенного боевого товарища. Гомеровские поэмы, таким образом, окончательно превращают эпос в чисто поэтическое создание. Именно поэтому они отличаются совершенно неповторимым и непревзойденным иронически-юмористическим изображением божественного и героического мира, характерным для восходящей цивилизации.

Гомеровские поэмы отличаются еще одной особенностью - крайним развитием эпического любования вещами, созданными руками искусных мастеров. Ни один эпос в мире не дал подобного любования в таких размерах, как "Илиада" и "Одиссея", где десятки стихов посвящаются тем или другим произведениям.

Герои и их подвиги изображаются часто ради чисто эстетических, а отнюдь не мифологических целей. В "Одиссее" (VIII, 577-580) говорится, что подвиги героев Троянской войны имеют смысл только в качестве предмета песен для последующих поколений. В этом плане надо рассматривать и изображения у Гомера певцов Демодока и Фемия, охваченных вдохновением Муз и украшающих собою торжественный и праздничный быт новых героев периода цивилизации.

Наконец, эстетическая культура восходящего гуманизма сказалась у Гомера еще как склонность его к авантюрно-сказочным сюжетам, которые ближе к первобытной мифологии в своем непосредственном содержании. Эти сюжеты имеют откровенную целевую установку - услаждать, восхищать и забавлять досужего и эстетически прихотливого слушателя. Неувядаемые образцы авантюрно-сказочной мифологии Гомер дал в "Одиссее" (песни IX-XII). И хотя авантюрно-сказочный элемент издавна имел место в греческом эпосе, все же его высокое художественное развитие и его причудливое переплетение с героическим эпосом есть всецело достижение восходящего гуманизма.

Таким образом, антивоенные, антиаристократические, даже антимифологические и всякого рода светские тенденции и мотивы в поэмах Гомера совершенно очевидны. С ними мы постоянно встречаемся и при чтении самого Гомера, и при изучении научной литературы о нем.

г) Итог.

Идеология Гомера, уходя своими корнями в общинно-родовую формацию, отражает также и восходящую цивилизацию, восходящий гуманизм, включая критику разлагающейся родовой аристократии, скептическое отношение к богам и героям, вполне определенную антивоенную тенденцию и вообще гуманизм в морали, религии и эстетике. Не чужд Гомеру также и критический подход к новому, только что зарождающемуся рабовладельческому обществу.

Положение гомеровского эпоса, если можно так сказать - между двумя социально-историческими формациями. Это сделало его идеологию очень глубокой и содержательной. Гомер, с одной стороны, еще живет в пределах общинно-родовой формации, живо ее чувствует., даже любуется ею, но видит и ее язвы; с другой стороны - он начинает осознавать и недостатки наступающей новой формации. Это и поставило его как бы выше обеих формаций и обеспечило ему небывалый успех до последних дней античного мира.

5. Художественный стиль.

А. Основной принцип эпического стиля

Чтобы понять основной принцип эпического стиля, необходимо помнить, отражением каких социально-исторических эпох он является. Как мы знаем, это общинно-родовая формация, то есть первобытный и нерасчлененный коллективизм. При таком доклассовом коллективизме нет места для развития отдельной личности. Вся жизнь отдельной личности, и внутренняя и внешняя, заполнена жизнью того коллектива, в котором она находится. Но тогда и всякое изображение жизни, которое создает отдельная личность, обязательно отличается одним неотъемлемым свойством, которое нужно назвать приматом общего над индивидуальным.

Но мы уже знаем, что гомеровские поэмы являются отнюдь не только порождением общинно-родового строя. Они получили свой окончательный вид в период далеко зашедшего его разложения и почти в самый канун рабовладельческого строя. Поэтому тот эпический художник, которого мы находим в поэмах, уже познал сложность и глубину индивидуальной жизни, не может быть абсолютно незаинтересованным и равнодушным летописцем жизни. У него начинают появляться личные страсти, созревают политические оценки, возникает протест против разных сторон окружающей его социальной жизни. Поэтому и стиль гомеровского эпоса, так же как и его социально-историческая основа, и его идеология тоже полны бурлящих противоречий и очень далеки от того детского и примитивного восприятия жизни, которое раньше ему приписывалось различными исследователями с высот европейского культурного развития.

Б. Строгий (ранний) эпический стиль.

Ранний эпический стиль можно назвать строгим в отличие от более позднего свободного, или смешанного, стиля.

Его основные черты можно было бы характеризовать следующим образом.

а) Объективность.

Древний эпический стиль дает объективную картину мира и жизни, не входя глубоко в психологию действующих лиц и не гоняясь за деталями и подробностями изображения. Для строгого эпического художника важно только то развитие действительности, которое совершается вне и независимо от его личного сознания, от его личных взглядов и оценок. Важно только то, что данное событие фактически происходило, все же остальное имеет для эпического художника только второстепенное значение.

Удивительным образом все изображаемое в эпосе трактуется как объективная реальность. Здесь нет ровно ничего фантастического, выдуманного или измышленного только из-за субъективной прихоти поэта. Даже все боги и демоны, все чудесное изображается у Гомера так, как будто бы оно вполне реально существовало. Невозмутимый повестовательный тон характерен у него для любых сказочных сюжетов. В строгом эпическом стиле нет выдумок и фантазий.

б) Вещественное изображение жизни.

Вместо углубленной психологии и вместо показа собственного отношения к жизни эпический художник сосредоточивает внимание по преимуществу на внешней стороне изображаемых им событий. Отсюда его постоянная любовь к зрительным, слуховым и моторным ощущениям, в результате чего о психологии героев часто приходится только догадываться, но зато внешняя сторона оказывается изображенной с наибольшей любовью.

в) Традиционность.

Объективный характер эпического изображения жизни сопровождается в строгом эпосе сознанием постоянства царящих в ней законов. Это и естественно для объективного подхода художника к действительности. Кто подходит к действительности объективно, тот не ограничивается одними ее случайными явлениями, но старается проникнуть в глубь этих явлений, чтобы узнать их закономерности.

Однако строгий эпический художник любит наблюдать постоянство жизненных явлений не только в настоящем, но и в прошлом, так что для него, собственно говоря, даже и не существует особенно глубокой разницы между настоящим и прошлым. Он изображает по преимуществу все постоянное, устойчивое, вековое, для всех очевидное и всеми признаваемое, всеми признававшееся раньше, старинное, дедовское и в настоящем для всех обязательное. Без этой принципиальной традиционности народный эпос теряет свой строгий народный стиль и перестает быть в собственном смысле эпическим.

г) Монументальность.

Само собой разумеется, что все указанные выше особенности строгого эпического стиля не могут не делать его величавым, медлительным, лишенным суеты, важным, степенным. Широкий охват настоящего и прошлого делает эпическую поэзию возвышенной, торжественной, далекой от субъективной прихоти поэта, который считает себя незначительным и несущественным явлением в сравнении с величавым и общенародным прошлым. Эта нарочито выставляемая незначительность художника перед грандиозной широкой народной жизнью превращает его произведения в какой-то великий памятник прошлого, почему и всю эту особенность строгого эпического стиля нужно назвать монументальностью.

д) Героизм.

Нетрудно показать, что особым стилем изображаются в эпосе и люди, если они понимаются как носители всех этих общих свойств эпоса. Человек оказывается героем потому, что он внешне лишен эгоистических черт, но всегда является и внутренне и внешне связанным с общенародной жизнью и общенародным делом. Он может быть победителем или побежденным, сильным или бессильным, он может любить или ненавидеть - словом, обладать разнообразными свойствами человеческой личности, но все это при одном условии: он должен быть обязательно по самому своему существу в единстве с общенародной и общеплеменной жизнью. Эпический герой вовсе не тот, кто лишен свойственной ему лично психологии. Но эта психология в основе своей должна быть у него общенародной. Это и делает его героем монументального эпоса.

е) Уравновешенное спокойствие.

О спокойствии эпоса говорили всегда очень много, противопоставляя его лирической взволнованности. Однако из предложенной выше характеристики эпоса вытекает то, что эпическое спокойствие вовсе не есть отсутствие больших страстей, какое-то безразличное отношение к жизни. Эпическое спокойствие возникает в поэте, если он является строгим эпическим художником, мудро созерцающим жизнь после великих катастроф, после огромных всенародных событий самого широкого масштаба, после бесконечных лишений и величайших страданий, а также после величайших успехов и побед. Эта мудрость проистекает из того, что эпический художник знает о постоянстве законов природы и общества. Гибель отдельных индивидуумов уже его не волнует, так как он знает о вечном круговороте природы и о вечном возвращении жизни (Ил., VI, 145-149 - смена поколений, как смена листвы на деревьях). Созерцая мировые события в их вековом развитии, он получает от этого не только уравновешенное спокойствие, но и внутреннее утешение.

ж) Итог.

Подводя итог общественным особенностям строгого эпического стиля, мы должны сказать, что его всегдашняя объективность отличается пластическим традиционным и монументальным героизмом, отражающим собой вечный круговорот и вечное возвращение общенародной или общеплеменной жизни.

В. Свободный, или смешанный (поздний), эпический стиль.

Гомеровские поэмы отражают века народного развития и, в частности, не только общинно-родовую формацию, но и ее разложение и развитие частной собственности и частной инициативы. Строгий эпический стиль художественных произведений уже не мог оставаться на ступени своей старинной суровости. Он уже начинал отражать индивидуальное развитие человека с новыми, гораздо более свободными чувствами и с помощью новых, гораздо более сложных поэтических приемов.

а) Эпические жанры, кроме героической поэмы

"Илиада" и "Одиссея" в основном являются героическими поэмами. Но эпосу Гомера свойственны и зачатки других эпических жанров, например сказки. Сказка ничем существенным не отличается от мифа по своему содержанию. Но миф верит в буквальную реальность изображаемых в нем лиц и событий, в то время как сказка относится к изображаемому уже достаточно скептически, рассматривая его как предмет забавного и занимательного рассказа. Особенно далеко в этом отношении ушла "Одиссея". В IV песни этой поэмы имеется, например, большой рассказ о превращении морского бога Протея в разных животных и о том, как Менелай поймал его в тот момент, когда Протей был человеком, и заставил рассказать будущее. В XII песни той же поэмы изображены Сирены - полуптицы, полуженщины, завлекающие путников своим сладостным пением. Здесь же - рассказ о том, как Одиссей проскочил со своими спутниками между Сциллой, чудовищем с шестью головами и двенадцадью лапами, и Харибдой, водоворотом, который поглощал всех плывущих около него путников в морскую бездну.

В гомеровском эпосе есть и элементы романа. Они повествуют о бытовых явлениях, уже выходящих за пределы скромной и уравновешенной жизни общинно-родового строя (рассказ о розысках Телемахом своего отца в II-IV песнях "Одиссеи" содержит элементы романа приключенческого, а вся вторая часть той же поэмы, начиная с XIII песни,- элементы романа семейного).

б) Лирика.

Гомеровский эпос, несомненно, содержит и много лирических мест. Большим лиризмом проникнута в "Илиаде" (VI, 395-502) сцена прощания Гектора с его супругой Андромахой перед боем. Страстная любовь к жизни, особенно в условиях безвыходного положения, пронизывает обе поэмы. Душа Патрокла расстается с телом, испытывая печальное чувство по поводу погибшей юности (Ил., XVI, 856 и след.), как и душа Гектора (Ил., XXII, 363). Гомер часто печалится о судьбе внезапно гибнущего героя на поле сражения, рисуя себе страдания родных этого героя, которые пока еще ничего не знают о его злой участи.

в) Драматизм.

У Гомера имеются элементы и трагедии и комедии со всеми свойственными им драматическими конфликтами. Трагичны почти все основные герои обеих поэм. Трагичен Ахилл, обреченный на гибель в молодых годах, и он знает об этой своей обреченности. Трагична гибель Патрокла. Драматическое развитие трагедии Патрокла легко прослеживается в той части "Илиады", где изображаются события от посольства Агамемнона к Ахиллу до гибели Патрокла.

Драматичен и трагичен Гектор, причем и здесь нетрудно проследить назревание перипетий, предшествовавших гибели Гектора и последовавших после нее. Несомненно, драматичен и Одиссей, который сотни раз смотрел смерти в глаза и всегда проявлял мужество. Трагична судьба и всех троянских вождей, гибель которых тоже предопределена свыше.

Таким образом, если понимать под трагизмом катастрофическое развитие действия, вызываемое высшими силами, то поэмы Гомера насквозь трагичны, а если под драматизмом понимать конфликт дееспособных личностей, то трагизм у Гомера очень часто из эпического переходит в драматический.

г) Комизм, бурлеск, юмор, сатира, ирония, сентенциозность

Является огромной и далеко еще не решенной проблемой характеристика и даже простое перечисление всех художественных оттенков, которыми отличается гомеровский эпос. У Гомера, например, очень много комических мест, вроде драки Одиссея с нищим Иром на пороге дворца, где пируют женихи (Од., XVII). Этот комизм достигает степени бурлеска, когда возвышенное изображается в качестве низменного. Олимпийские сцены почти всегда даются Гомером в стиле бурлеска. Общеизвестный пример этого - I песнь "Илиады", где изображается супружеская ревность Геры. Зевс хочет побить свою супругу, а кривоногий уродец Гефест пытается рассмешить богов шутками.

Юмор, то есть более глубокая степень комизма, тоже нередок у Гомера. Юмористично подана Афродита, когда она вступает в сражение и получает ранение от смертного героя Диомеда, по поводу чего ее осыпают насмешками боги на Олимпе (Ил., V).

Иронические мотивы в поэмах Гомера очень заметны. Гомер становится к своим богам и героям часто весьма ироничен. Но иронию можно понимать и более широко - как изображение чего-нибудь противоположного тому, что ожидалось или на что были надежды. В этом смысле почти все основные герои обеих поэм являются у Гомера предметом иронии. Агамемнон во II песни "Илиады" приказывает своему войску отправляться домой, а на самом деле войску этому опять приходится браться за оружие и воевать. Ахилл хочет причинить ущерб грекам за нанесенные от них оскорбления, а гибнет его сердечный друг Патрокл. Тот же Ахилл уверен в победе над Троей, а на деле он сам гибнет (правда, за пределами "Илиады") еще до падения Трои. Гектор тоже уверен в своих победах над ахейскими героями (Ил., VIII, 536-541; XI, 286-290), но погибает от руки Ахилла.

Сатирический элемент тоже очень силен в обеих поэмах. Не только циклопы изображены как карикатура и сатира на людей, живущих без всяких законов (Од., IX); не только карикатурен Ферсит, изображенный уродом, как пародия на гражданина, солдата и аристократа (Ил., II). Сатирических черт очень много и в самом Агамемноне, который удивляет своей жадностью, деспотизмом, трусостью и многими другими пороками. Обе поэмы насыщены разного рода сентенциями, свидетельствующими о большом жизненном опыте Гомера и об умении кратко его излагать. Сентенции высказываются у Гомера и всеми богами, и всеми героями. Боги не раз говорят о плачевной судьбе смертных, обреченных на короткое и мучительное существование. Известно изречение Зевса (Ил., XVII, 446 и след.):

Меж существами земными, которые дышат и ходят, Истинно в целой вселенной несчастнее нет человека!

О неравенстве богов и людей говорит Аполлон (Ил., V, 441 и след.) и о неизбежности смерти людей - Афина Паллада (Ил., XV, 140 и след.). Но Гомеру свойственны все же несокрушимый оптимизм и жизнерадостность. Среди сентенций у Гомера можно найти и много вполне здравых и практических мыслей. Так, Одиссей, предлагая отдать дань погибшим, тут же в виде сентенции дает совет тем, кто остался целым, поесть перед сражением (Ил., XIX, 282- 231). Практицизма и утилитаризма в гомеровских сентенциях очень много. Так, оказывается, что двоим идти легче, потому что они друг другу помогают, а одному - тяжелее (Ил., XX, 224-226). Когда надвигается ночь, то "хорошо покориться и ночи" (Ил., VII, 282), то есть залечь спать. В самых ответственных местах своих речей часто пользуются сентенциями и Ахилл, и Патрокл, и Нестор, и Одиссей, и Гектор, и многие другие.

Г. Единство художественного стиля Гомера.

Гомеровские поэмы при всем разнообразии их содержания поражают единством своего художественного стиля, лишенного, однако, эпически-монолитной строгости. Те места обеих поэм, у которых мы все еще находим строгость раннего эпического стиля, уже сами по себе заставляют нас ожидать при их чтении более живых и более свободных приемов творчества. Трагизм, комизм, ирония во всем свидетельствуют о происходящих сдвигах в этом эпическом стиле и говорят о наступлении небывалого раньше идеологического и стилистического свободомыслия.

Стиль переходной эпохи никогда не может быть монотонным. В нем обязательно должны чувствоваться рудименты старого стиля, но в то же время и зародыши будущего стилистического разнообразия. Стилистические оттенки, сколько бы их ни было (а мы их указали далеко не все), включаются в тот эпический стиль Гомера, который представляет собой единое целое.

Д. Художественная действительность.

Художественный стиль Гомера проявляется как в предметах эпического изображения (художественная действительность), так и в способах этого изображения (художественный язык). Рассмотрим и то и другое.

a) Beщи.

Гомер пользуется всем мифологическим богатством прежнего мировоззрения, но в то же самое время относится к нему эстетически, любуясь им со всей остротой и любопытством нового мировоззрения. Почти все предметы и вещи получают у Гомера неизменные эпитеты "священный", "божественный" или просто "прекрасный", "сильный", "блестящий" и т. д. "Священными" являются у него города и вся домашняя утварь. "Божественна" та соль, которой посыпают кушанья, обязательно "прекрасны" сандалии у Афины Паллады. Гомер чрезвычайно любит блестящие предметы. Обычно все у него сверкает, лучится. Изысканная одежда не только у Геры, но и у Кирки. Подробно описывается оружие героев. Оно тоже обычно светится, ослепительно блестит, на нем много золота, серебра и драгоценных в те времена металлов. Особенно ярко изображены щит Ахилла (Ил., XVIII, 477-607) и вооружение Агамемнона (Ил., XI, 15-46). Описываются блеск и убранство дворцов Алкиноя и Менелая.

Однако не нужно себе представлять вещи, изображаемые у Гомера, обязательно роскошными. Гомеровские поэмы заканчивали свое оформление в века гораздо более скромной и бедной жизни, чем крито-микенская культура, которая в них реставрировалась. Дворец Одиссея, несмотря на свое богатство, скромен. Отец Одиссея живет за городом довольно простой, если не прямо убогой жизнью,

б) Люди и их характеры.

Подобным же образом рисуются Гомером и герои. Почти все они сильны, красивы, благородны; они тоже "божественные", "богоравные" или по крайней мере ведут свое происхождение от богов. Стандартным, однако, это изображение героев у Гомера никак нельзя назвать. Оно часто весьма далеко от эпического трафарета, отличается большой пестротой и предвозвещает уже сложность позднейшей литературы.

Ахилл - это грозный герой гомеровского эпоса, уверенный в себе, преданный родине и народу. Однако часто забывают, что он чрезвычайно гневлив и груб, что он из-за какой-то пленницы оставляет поле сражения и изменяет своим соотечественникам; он упрям и несговорчив, хотя послы (Ил., IX) всячески его уговаривают; к боям он возвращается лишь потому, что стремится отомстить за своего друга; он беспощаден к Гектору и проповедует право сильного зверя, отказывая ему в исполнении его предсмертной мольбы, и с бессмысленной жестокостью и надругательством волочит его труп вокруг Трои в течение девяти дней. Но вместе с тем Ахилл умеет благородно и снисходительно относиться к побежденному врагу и даже питать к нему гуманные чувства (как это прекрасно рассказывает XXIV песнь: по просьбе Приама он прекращает надругательство над трупом Гектора и с почетом возвращает его отцу). Он искренне любит Брисеиду, Пат-рокла и прежде всего свою мать и своего отца. Ахилл знает предопределение судьбы о своей близкой гибели, и тем не менее он не страшится; образ его исполнен трагической скорби.

Другой славный герой "Илиады" - Агамемнон - тоже не так прост, как его обычно представляли. Он деспотичен и даже бесчеловечен, жаден и труслив, но он от души скорбит по поводу поражения своего войска, сам бросается в бой и получает ранение, а в конце концов бесславно гибнет от руки собственной жены; но и ему не чужды нежные чувства.

Гектор - безупречный герой и защитник своей родины, идеальный вождь своего войска, свободный от мелких слабостей Ахилла и Агамемнона. Кроме того, он нежно любящий муж, сын и отец. Но и его не надо представлять слишком упрощенно и трафаретно. Он настойчив, часто принимает необдуманные решения, не всегда умен и сообразителен, а иной раз ведет себя наивно, по-детски. Это идеальная, но вполне живая фигура.

Одиссей всем известен своим умом, хитростью, дипломатичностью, ораторским искусством и умением выйти из любого тяжелого положения. К этому, однако, нужно прибавить два свойства, которые хотя обычно и упоминаются в характеристиках Одиссея, но заслуживают гораздо больше внимания. Прежде всего Одиссей очень предан интересам своей родины и не может о ней забыть в течение 20 лет. Нимфа Калипсо, сделавшая его своим мужем, предлагала ему роскошную жизнь и бессмертие, и все-таки он предпочел оставить ее и вернуться к себе на родину. Вторая черта, без которой Одиссей немыслим,- это его невероятная и бесчеловечная жестокость. Он перебивает женихов, наполняя весь дворец трупами, и вместе со своим сыном вешает неверных служанок с каким-то патологическим хладнокровием. Если к этому прибавить еще его постоянную храбрость, отважность как в мелких, так и в больших делах, бесстрашие перед смертью, его неистощимую терпеливость и вечные страдания, то нужно признать, что и этот гомеровский характер бесконечно далек от какого-нибудь скучного однообразия и полон самых глубоких противоречий. В науке уже давно установлена разница между непосредственным сюжетом гомеровских поэм и теми поэтическими и жизненными оценками этого сюжета, которые дает Гомер сам от себя.

Гомер очень часто прибегает к методу сравнения, желая пояснить менее понятное чем-нибудь более понятным. И оказывается, что более понятным является мирный труд земледельца, скотовода, ремесленника и обычная, чисто человеческая жизнь с радостями и страданиями маленького человека, не имеющего ничего общего с теми колоссальными героическими фигурами, о которых говорит нам непосредственный сюжет гомеровских поэм,- жизнь без всякой войны и даже без мифологии. Ведь если поэт сравнивает что-нибудь с чем-нибудь, то, очевидно, предмет, привлекаемый для сравнения, для него более понятен и более убедителен. Установлено, что в гомеровских поэмах не мирный быт сравнивается с войной, а, наоборот, военный быт поясняется картинами мирной жизни, так как это последняя и является для Гомера более понятной.

Особенно характерна в этом отношении "Илиада", в которой почти все картины из военной области сравниваются с мирным бытом. Военные сравнения здесь почти отсутствуют (они буквально единичны). Зато такая, например, военная картина, как выступление двух Аяксов, сравнивается не с чем иным, как с двумя быками, пашущими землю (Ил., XIII, 701-708). Враги выступают друг против друга, как жнецы сближаются с обоих концов поля (XI, 67-71). Сражение врагов - веянье бобов и гороха на току (XIII, 586-590). Погибший герой сравнивается с маслиной, выращенной заботливым хозяином и вырванной ветром (XVII, 53-58), и т. д.

Многие свои сравнения из области природы Гомер оживляет присутствием человека. Сияющие звезды наблюдает пастух (VIII, 559). Человек в ужасе смотрит на разбитый молнией дуб (XIV, 414-417). Пахарь ждет с надеждой северного ветра Борея (XXI, 346 и след.).

Гомер как бы живет заодно с героями своих сравнений. Он плачет от радости с детьми, у которых поправился от смертельной болезни отец (Од., V, 394-397). Он видит, как отец обнимает сына, вернувшегося домой через десять лет (XVI, 17-19). Он голодает вместе с дровосеком (Ил., XI, 86-89) и пахарем (Од., XIII, 31-34). Он радуется вместе с крестьянином урожаю оливы (Ил., XVII, 53-58). В сравнении Гомера мы находим сочувствие усталого моряка, выбивающегося из сил (VII, 46) и устрашенного бурей (XV, 624-62); лесоруба за едой (XI, 139-142); пахаря за плугом (Од., XVIII, 31-34) или жнецов (Ил., XI, 67-69); мать, что работой кормит детей (XIII, 433-435); вдову, оплакивающую погибшего за родину мужа (Од., VIII, 523-530); старика, переживающего единственного сына (Ил., XXIII, 22 и след.); изгнанника в поисках приюта (XXIV, 480-482).

Таким образом, интерес Гомера сосредоточен не только на его прославленных героях, но и на малых, незаметных тружениках, несущих тяготы жизни. Это несомненное доказательство того, что окончательное формирование гомеровского эпоса относится уже ко времени восходящей греческой демократии и цивилизации.

Е. Боги и судьба.

Наконец, объектом художественной действительности у Гомера являются боги и судьба. Боги то и дело вмешиваются в человеческую жизнь, и не только вмешиваются, но буквально подсказывают человеку все его решения и поступки, все его чувства и настроения. Троянец Пандар (Ил., IV) стреляет в греческий лагерь, вероломно нарушая только что заключенное перемирие; читатель обычно возмущается и осуждает Пандара. Но это случилось вследствие решения богов и прямого воздействия Афины Паллады на Пандара. Приам направляется в палатку Ахилла (Ил., XXIV), и между ними устанавливаются дружелюбные отношения; обычно забывают, что все это внушено Приаму и Ахиллу богами свыше. Если понимать сюжет Гомера буквально, то с полной достоверностью нужно будет сказать, что человек, безусловно, унижен у Гомера, что он превращен в бездушное орудие богов и что героями эпоса являются искючительно только боги. Однако едва ли Гомер понимал мифологию буквально. На самом деле гомеровские боги являются только обобщением человеческих чувств и настроений, человеческих поступков и воли и обобщением всей социально-исторической жизни человека. Если тот или иной поступок человека объясняется велением божества, то фактически это значит, что данный поступок совершен человеком в результате его собственного внутреннего решения, настолько глубокого, что даже сам человек переживает его как нечто заданное ему извне.

Герои у Гомера (Агамемнон, Ахилл, Менелай) нисколько не стесняются возражать богам, и возражать довольно грубо; сами боги вовсе не отличаются высоким моральным поведением: им свойственны любые пороки, страсти и дурные поступки. Кое-где можно предполагать предопределение судьбы. Но так же часто человек поступает и "вопреки судьбе". Ведь сегодня предопределение судьбы одно, а назавтра, возможно, оно будет другим. Так почему же герою не поступать вопреки известному ему на сегодня решению судьбы и не проявлять своей собственной воли?

Таким образом, и в вопросах о богах и судьбе гомеровские поэмы занимают переходную позицию между древним фатализмом и свободой человека позднейшего времени.

6. Поэтическая техника эпоса.

Эпический стиль проявляется не только в изображении определенного рода художественной действительности, но и в способах этого изображения, то есть в особой поэтической технике эпоса.

а) Основной характер поэтической техники эпоса.

Художественный стиль гомеровского эпоса, во-первых, отличается большой строгостью, выработанностью и традиционностью. Тут совпадает архаизация и модернизация гомеровского эпоса. Архаизация имеется здесь потому, что Гомер склонен к восстановлению старых мифов еще крито-микенской культуры со всей свойственной им древней строгостью поэтической формы. С этим связано также и то, что формирование гомеровских поэм происходило в условиях уже твердой эпической традиции, доходившей до искусственности и формализма. С другой стороны, однако, в эти отстоявшиеся и исконные формы эпической поэзии Гомер вливает вполне новое содержание, наполняет их психологией и отражением восходящей греческой демократии, в результате чего древние мифы и строгие поэтические формы начинали звучать уже по-новому и архаизация эпоса начинала сливаться с его модернизацией в единое и нераздельное целое. Это обязательно нужно иметь в виду при оценке отдельных технических приемов эпоса.

б) Повторение.

Одним из обычных эпических приемов Гомера является многократное повторение целых стихов или их частей (например, в "Одиссее": "встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос"), рассчитанное на создание впечатления медлительности, важности, спокойствия и вечной повторяемости жизни. Вместе с тем исследователи уже не раз обнаруживали, что повторения у Гомера никогда не преследуют чисто механических целей, но всегда вносят в эпический рассказ что-нибудь новое и интересное.

в) Эпитеты.

Те же цели преследуются особым употреблением эпитетов (то есть определений, указывающих на постоянное качество тех или иных лиц и предметов). Именно эти эпитеты неизменно прилагаются к соответствующим лицам, часто даже независимо от их уместности в данной ситуации. Таковы эпитеты: "быстроногий" - об Ахилле, "шлемоблещущий" - о Гекторе, "волоокая" - о Гере, "многоумный" - об Одиссее. Однако у Гомера имеется много текстов, где обычный стандарт имеет большую психологическую значимость или преследует определенные эстетические цели.

г) Сравнения.

Особенно удивительны у Гомера своей многочисленностью, разнообразием и красотой сравнения. Предмет, выступающий в качестве сравнения,- чаще всего огонь (особенно бушующий в горном лесу), поток, метель, молния, буйный ветер, животные, и среди них особенно лев, искусства прикладные и изящные, факты обыденной жизни (трудовой, семейной) - рисуется гораздо подробнее, чем это требуется для пояснения. Встречаются несколько сравнений подряд (по 2-3), а иногда и целое скопление сравнений (по 5) (Ил., II, 455-476) греков, выступающих в блестящем вооружении,- с огнем, с птицами, листьями, мухами и козами. Прежде сравнения рассматривались в отрыве от содержания и поэм, как вставные эпизоды или как прием, имеющий целью замедлить развитие действия или же несколько отвлечь слушателя от излагаемых трагических событий. Теперь можно считать установленным, что сравнения тесно связаны с развитием действия в поэмах. Так, если проследить последовательно сравнения в "Одиссее", то нетрудно заметить, что они постоянно подготавливают основное событие поэмы - картину избиения женихов.

д) Речи.

Наконец, из эпических приемов необходимо отметить частое введение речей. Речи эти обладают весьма примитивной аргументацией и наивным построением, непосредственно исходящим из души говорящего. Но зато они всегда медлительны, торжественны, наивно убедительны, обстоятельны; оратор становится на высокое место, прерывать оратора нельзя, и говорит он долго и довольно красиво. Из простых и непосредственных речей можно отметить речь Ахилла к Калхасу (Ил., I), Одиссея к Ахиллу (Ил., IX), Андромахи к Гектору (Ил., VI). Даже когда герои бранятся, когда готовы вступить в бой, они все равно говорят обычно пространно, торжественно.

е) Язык и метрика

Язык Гомера также представляет собой сплав устойчивой, вековой традиции с исключительной гибкостью и выразительностью. Традиционность и старинный стиль создавал для древнего грека еще и древнеионийский диалект с некоторой примесью эолийских форм", на котором слагались поэмы. Гомеровский язык отличается обилием гласных, отсутствием сложных в синтаксическом отношении фраз, заменой подчинения сочинением, что создавало большую певучесть и плавное течение речи.

Общему стилю, наконец, вполне соответствовала и метрика. Поэмы Гомера написаны гекзаметром, который отличался торжественностью, медлительностью и ласкал слух грека.

В науке установлено огромное значение гекзаметра для всей поэтической речи Гомера. Так как гекзаметр не декламировался, но произносился нараспев, речитативно, то он допускал в художественной речи многое такое, что в простой декламации исключается. Гекзаметр, или шестистопный дактиль,- единственный размер эпоса. Однако в греческом языке было много таких явлений, которые противоречили гекзаметру и не вмещались в его стопы. Гекзаметр, правда, был достаточно гибок, но все же языку приходилось во многом ему уступать. Так, например, каждый греческий слог в слове обладал определенной долготой или краткостью, и вот ради соблюдения правильного гекзаметра приходилось часто растягивать один слог в два слога, жертвовать строгостью морфологии и синтаксиса, вводить более редкие и менее понятные слова вместо обычных и понятных, пользоваться стандартными выражениями, не вполне соответствующими содержанию данного текста, но зато хорошо укладывающимися в стопы гекзаметра, и т. д. В результате получалась искусственная речь, весьма далекая от разговорной, но зато вполне соответствующая вековым традициям эпоса.

7. Гомеровское понимание красоты.

Конец второго и первые два - четыре века первого тысячелетия до н.э. являются в Греции периодом эпического творчества. Следовательно, греческий эпос - а он зафиксирован для нас в поэмах Гомера "Илиада" и "Одиссея" - как раз и является тем самым, что можно назвать рождением античной эстетики. Изучая архаическую эстетику Гомера, мы прежде всего сталкиваемся с фактами несомненного отождествления в эпосе искусства и жизни. То, что у Гомера красота божественна и священна, а главные художники - боги,- это уже одно делает искусство связанным с самим бытием, чрезвычайно близким ко всему творчеству жизни, поскольку боги являются основными принципами и потенциями именно жизни и бытия.

Гомер, а за ним и вообще строгая классика, просто не различают искусства и жизни, не различают их в основном и в самом главном, не различают самой, так сказать, их субстанции, их сущности. Как жизнь есть творчество, так и искусство есть творчество; и это творчество - не идей, не форм, не чистых выразительных образов, а творчество самой жизни, творчество вещей, тел, предметов, наконец, даже просто. рождение детей. Недаром самое слово, выражающее у греков понятие искусства, techne имеет тот же корень, что и ticto - "рождаю", так что "искусство" - по-гречески "порождение", или вещественное создание вещью из самой себя таких же, но уже новых вещей. Еще больше говорит о вещественном понимании искусства в античности латинское слово ars, связанное с корнем аг, наличным, например, в греческом глаголе ararisco, что значит "прилаживать", "сплачивать", "строить", так что ars значит "то, что прилаживается, строится".

Искусство, в понимании Гомера, не только не отличается от жизни, но оно не отличается и от природы. Космос со всей своей иерархией жизни от богов до материальных вещей - вот единственное, всерьез принимаемое и окончательное по своему совершенству произведение искусства у Гомера. Космос и вполне веществен, и вполне идеален, божествен. Он - искусство, и жизнь, и природа. Это - неизбежное следствие общей тенденции гомеровского художественного и приток эпического восприятия мира. Ведь эпический стиль возникает в результате примата общего над индивидуальным и внешнего над внутренним. Но самое общее для Гомера и наиболее внешнеобъективное - это космос. Космос определяется божествами сверху и демонами снизу и завершается человеком. Все отдельное и все единичное зависит от этого космоса и определяется его общей жизнью. Поэтому космос, сам будучи произведением искусства (как и природа одновременно), понимается эпически, и всякая зависимость от него всего отдельного и индивидуального есть зависимость эпическая.

Здесь мы находим прежде всего выделение из жизненного процесса и выдвижение на первый план чисто пластических сторон, и, что самое главное, пластика эта является не просто содержанием искусства или его формой (скульптура, как мы знаем, представлена у Гомера как раз меньше всего), но она всецело определяет, почему искусство неотличимо от ремесла.

Нетрудно увидеть в гомеровском отношении к искусству и тот мифологизм, который часто утверждается как основная особенность гомеровского стиля и мировоззрения. Гомеровский космос полон всякого рода божественных и демонических сил, и самое искусство в основе есть одна из функций все тех же богов (Аполлон, Гефест, Афина Паллада, Музы). Боги не только являются космическими принципами, лежащими в основе космического целого, то есть космоса как произведения искусства, но таковыми являются они и для человеческого творчества. Аполлон и Музы вдохновляют певцов; и в творчестве гомеровского певца главную роль играет не сам певец, а именно боги, то есть прежде всего Аполлон и Музы.

Что такое, с точки зрения Гомера, не частично прекрасное (красивая женщина, вооружение героя, таз, чаша, похлебка из меда, лука и ячневой крупы), а красота вообще, сущность, принцип, самое понятие прекрасного?

По Гомеру, это есть боги. Каждый бог есть все - универсальное бытие, но воплощенное особенно, частным образом, то есть это такая бесконечность знания, силы и жизни, которая дана индивидуально. В поэзии Гомера боги не только выражают принцип прекрасного, но и необходимый здесь принцип эпического стиля с его приматом общего над индивидуальным.

Одиссей после того, как буря выкинула его на берег острова феаков, оказался весь в грязи и тине. Навсикая приказывает служанкам его омыть, натереть благовониями и одеть в прекрасные одежды. Из жалкого грязного бродяги Одиссей сразу превращается в красавца божественной неотразимости. А главное, как читаем у Гомера,

Сделала дочь Эгиоха Зевеса, Паллада Афина, Выше его и полнее на вид, с головы же спустила Кудри густые, цветам гиацинта подобные видом. Как серебро позолотой блестящею кроет искусный Мастер, который обучен Гефестом и девой Афиной Всякому роду искусств и прелестные делает вещи,- Прелестью так и Афина всего Одиссея покрыла. В сторону он отошел и сел на песок перед морем, Весь красотою светясь... (Од., VI, 229-237).

Можно себе представить, что богиня Афина облекла Одиссея красотою, как бы окутала его нежной дымкой, обволокла его каким-то небывалым сиянием. Красота мыслится здесь как некая легкая воздушная сущность, которой можно облечь и предметы, и человека. Аналогичные стихи находим и в других местах "Одиссеи". Гомера,

Излила Невыразимую прелесть на плечи и голову гостя, Сделала выше его и полнее на вид... (

Перед встречей с Пенелопой Афина снова одаряет красотой своего любимого героя:

Голову дева Афина великой красой одарила. Сделала выше его и полней, с головы же густые Кудри спустила, цветам гиацинта подобные видом. ...Засияли красой голова Одиссея и плечи (Од., XXIII, 156-162).

А вот как Афина преобразила Пенелопу накануне встречи ее с супругом:

Излила на царицу богиня Божеских много даров, чтобы пришли в изумленье ахейцы. Сделала прежде всего лицо ей прекрасным, помазав Той амвросийною мазью, какою себе Афродита Мажет лицо, в хоровод прелестный харит отправляясь. Сделала выше ее и полнее на вид, все же тело Стало белей у нее полированной кости слоновой (Од., XVIII, 190-196).

Это облечение, обволакивание красотой пока еще внешнее. Но есть у эпического поэта свидетелсьтва и внутреннего облечения красотой. Это прежде всего общеизвестное вдохновение гомеровских певцов и самого Гомера. Обращение к музе, ставшее в Новой Европе ходячим приемом, имело в гомеровскую эпоху весьма сложное содержание. Музы вкладывают в поэтов вдохновение так же, как боги облекают героев внешней красотой лица и стана.

Красота мыслится Гомером в виде тончайшей, прозрачной светоносной материи (Од., VIII, 18-22, XXIII, 156-159), в виде какого-то льющегося, живого потока, понять и оценить который стремятся все античные теоретики. Эту красоту очень трудно выразить средствами современного отвлеченно-научного языка. Поэтому для характеристики этого античного феномена мы употребим сочетание слов, совершенно необычное на первый взгляд и даже вполне противоречивое. Красота есть некоторого рода текучая сущность (Од., XVIII, 190-196). Ее можно осязать как таковую, как будто бы это была физическая материя: глина, песок, металл, камень. Ее можно взять в руки, ею можно пользоваться в качестве косметического средства наподобие пудры, красящих веществ или ароматов. У Гомера нет мифа о том, как Зевс сошел на Данаю (мать героя Персея) золотым дождем. Но Гомер представляет себе красоту именно в виде какого-то золотого дождя. Мы привыкли различать вещь и значение - смысл, идею вещи. Но Гомер не различает этого в своей эстетике. Прекрасно у него то, что значит нечто; но это нечто есть оно же само. Красота значит именно то самое, что она есть. Потому-то в ней и нет разделения на сущность и явление. Она - абсолютное тождество одного или другого.

Гомеровское представление о красоте вполне исключает антитезу сущности и явления: то, что мы внешне видим в этом мире красоты, то и есть ее внутреннее; и видим мы внешне не что иное, как ее внутреннюю, сокровенную жизнь. Те струящиеся лучи и потоки красоты, которыми облекает Афина Паллада своих героев, есть, конечно, самое настоящее материальное и одновременное доведение до идеала бытие.

Не поняв этого стихийного материализма гомеровской эстетики, невозможно понять и все прочие ее свойства, ее возвышенный и в то же время наивный, а порою даже юмористический характер, антипсихологизм и пластику, традиционность и стандартность, надчеловеческое совершенство и полную телесность.

8. Гомеровский вопрос.

а) Гомер в древности.

Естественно прежде всего спросить, что знали о Гомере сами греки. Имеются сведения о том, что в первой половине VI в. до н.э. афинский законодатель Солон поставил исполнять поэмы Гомера на празднике Панафиней в определенном порядке и что во второй половине того же века тиран Писистрат созвал комиссию из четырех человек для записи поэм Гомера. Следовательно, уже в VI в. до н.э. текст Гомера был вполне известен. Но что это был за текст и какие поэмы здесь нужно иметь в виду (Гомер считался автором многих произведений), неизвестно. В античной литературе имеется девять биографий Гомера. Но биографии эти наполнены сказочным и фантастическим материалом, на основании которого очень трудно делать какие-нибудь определенные научные выводы.

Относительно места рождения Гомера не было единого мнения, хотя подавляющее количество источников все же относит его к Ионии, причем города назывались самые разнообразные. О времени жизни Гомера тоже не существовало единого мнения. Разные греческие писатели относили его жизнь к столетиям, начиная от XII и кончая VI до н.э. Александрийские ученые IV-II вв. до н.э. сделали очень много для исправления и комментария "Илиады" и "Одиссеи". Но кто такой Гомер, где и когда он жил и что писал - об этом ничего

Общее и популярное мнение всей античности о Гомере сводилось к тому, что это был старый и слепой певец, который, вдохновляясь музой, вел страннический образ жизни и сам сочинил как две известные нам поэмы, так и много других поэм. Такой образ народного певца встречается почти у всех народов.

Но еще в древнейшие времена были известны и другие певцы, называвшиеся аэдами, то есть создателями песен ("аэд" значит "певец"), а также рапсодами ("рапсод" значит "сшиватель песен"), которые являлись целым сословием исполнителей эпических песен со своими строгими традициями и специальными приемами исполнения.

"Илиада" и "Одиссея" были самыми популярными произведениями в греческом народе и в греческой литературе и притом в течение всей античности.

б) Новое и новейшее время.

До конца XVIII в. господствовало общее мнение о том, что Гомер - это единоличный автор "Илиады" и "Одиссеи", народный сказитель и исполнитель своих произведений. Только отдельные голоса раздавались в защиту того, что единоличный автор сам не мог создать и запомнить в условиях отсутствия письменности такие огромные произведения. В самом конце XVIII в. немецкий ученый Ф. А. Вольф, находясь под влиянием романтического понимания народности, доказывал чисто народное происхождение поэм Гомера, а самого Гомера считал одним из авторов, более или менее поработавшим над созданием обеих поэм. После Вольфа в течение 150 лет выдвигалось множество разнообразных теорий по гомеровскому вопросу, из которых ни одна не получила общего признания.

Прежде всего многие филологи продолжали стоять на точке зрения авторского единоличия поэм, понимая это единоличие в самом разнообразном смысле. Была так называемая "теория малых песен", раздроблявшая эпос Гомера на отдельные, мало связанные между собой песни, соединенные только впоследствии уже рукой какого-либо писателя или редактора. Роль этого писателя или редактора тоже понималась бесконечно разнообразно, начиная от механической склейки отдельных песен и кончая подведением отдельных песен под какую-нибудь собственную творческую концепцию.

Была так называемая "теория зерна", признававшая за Гомером создание только одной небольшой поэмы и приписывавшая развитие и окончание поэм.целому ряду других авторов. Этих авторов иной раз насчитывали несколько десятков, базируясь на разного рода противоречиях в поэмах Гомера и считая, что противоречащие части поэм должны обязательно принадлежать разным авторам.

Не раз возобновлялась также теория абсолютного единоличия, которая приписывала создание обеих или по крайней мере одной поэмы только одному автору, подобно созданию такого же рода поэм в новое время. Были многочисленны также и теории коллективного творчества. Коллектив этот тоже понимался весьма разнообразно. То говорили о народе в общем и неопределенном смысле слова, то об отдельных греческих племенах и их передвижении.

Можно сказать, что в течение 150 лет со времени Вольфа не был упущен ни один аспект в понимании авторского единоличия поэм Гомера и ни одна теория коллективного творчества. Теории эти продолжают появляться до последнего времени; и уже раздавались голоса о бесплодности всех таких теорий и необходимости совсем отказаться от всякого гомеровского вопроса.

в) Наше современное отношение к гомеровскому вопросу.

Считать всю эту филологическую работу по разрешению гомеровского вопроса бесплодной и бесполезной нет никаких оснований. Она дала возможность изучить с разных сторон каждое слово гомеровских поэм и накопила огромный научный материал, без которого понимание гомеровских поэм было бы в настоящее время наивным и примитивным. Тем не менее совершенно не правы те, которые считают, что возможно какое-то окончательное решение этого вопроса и что такой чрезмерно аналитический подход к тексту Гомера является единственно возможным подходом.

Другой вопрос - это те периоды социального и художественного развития, которые отразились в поэмах Гомера. Как мы видели, художественный стиль Гомера никак нельзя понимать стабильно.

Нужно уметь определить, какой период социального развития греческого народа отразился в поэмах Гомера по преимуществу, какие можно здесь находить рудименты прежнего развития и какие зародыши будущего. Это и будет решением гомеровского вопроса.

Вопрос о том, созданы ли поэмы Гомера одним автором или многими, с какого стиха нужно считать авторство одного певца, с какого - другого, а также самое противопоставление индивидуального и народного творчества - все это либо вовсе не является для нас существенным, либо имеет второстепенное значение. У Гомера народ и отдельный индивидуум предстают в нерасторжимом единстве. Авторов, возможно, было и много. Но если все они выражали собой общенародную жизнь, то их различение и противопоставление не может играть принципиальной роли. Нисколько не отрицая аналитических подходов к творчеству Гомера, мы должны выдвинуть на первый план народность гомеровских поэм, которая как раз и является основным ответом на гомеровский вопрос.

9. Конец героического эпоса.

а) Эпический цикл.

Гомеровские поэмы не могли быть единственным памятником греческого героического эпоса. Были и многие другие поэмы, имевшие своим содержанием прочие мифы троянской мифологии. Существовали поэмы, относившиеся к мифологии Геракла, аргонавтов и других героев. Циклом, вообще говоря, назывался ряд поэм, последовательно развивавших тему той или иной группы мифологических сказаний, поэтому соответствующие поэмы и назывались циклическими, или киклическими. Эти поэмы позднего происхождения, и содержание их чрезвычайно подробное и сложное. Появились они, несомненно, в конце эпического развития, то есть в VII-VI вв. до н.э. Впоследствии из них создавались хрестоматии для школьного обучения. Кроме "Илиады" и "Одиссеи", ни одна из этих поэм до нас не дошла, но из позднейших источников мы имеем о них достаточно определенное представление.

б) Гомеровские гимны.

До нас дошел сборник гимнов под названием гомеровских, хотя к Гомеру он никакого отношения не имеет. В нем содержатся гимны, начиная с VI в. до н.э. и кончая гимнами византийских времен. Само понятие гимна относится скорее к лирической или лиро-эпической поэзии, чем к эпосу, так как это есть песнь богам или о богах. Однако лирическим является здесь только содержание, особенно первые пять самых больших гимнов. Здесь мифы об Аполлоне, Гермесе, Афродите и Деметре. Своим содержанием, добродушным юмором и иронией, своей изощренной чувствительностью и склонностью к занимательному и увлекательному рассказу эти первые пять гимнов сборника указывают на их позднее происхождение.

в) Пародии.

В связи с разложением общинно-родового строя и возникновением острых и глубоких личных настроений старый героический эпос перестает удовлетворять художественным вкусам и постепенно начинает приобретать до некоторой степени музейный интерес. Вместе с этим появляется и насмешливое отношение к старому, героическому эпосу и делаются попытки создать на него пародию.

До нас дошла пародийная поэма "Война мышей и лягушек". Ученые относят эту поэму к VI-V вв. до н.э., а некоторые даже к гораздо более поздней эпохе. В ней рассказывается, как мышонок Крохоед, захотевший увидеть лягушачье царство, плывет на спине царя лягушек Толстоморда и как он тонет, когда Толстоморд ныряет в воду, спасаясь от появившейся выдры. Возникает по этому поводу война мышей и лягушек: изображаются бои, оружие и подвиги с обеих сторон, вмешательство богов, гром и молнии Зевса и полчища раков, выступающих по повелению Зевса против мышей и решающих наконец дело в пользу лягушек.

Была и еще пародия - поэма под названием "Маргит", до нас не дошедшая и с неизвестным в точности содержанием. Это была пародия на эпического героя, изображенного в виде дурачка Маргита, берущегося за множество дел, но делающего все плохо.

Были еще и так называемые "шутки", тоже пародийные поэмы, от которых сохранились только одни названия.

10. Гомер в последующей литературе.

То, что Гомер отразил в своем творчестве черты двух общественно-исторических формаций, обеспечило ему небывалую популярность во все века древней истории. Произведения Гомера постоянно исполнялись на праздниках, они были первым предметом изучения в школах, и уже с Аристотеля (IV в. до н.э.) началось в Греции научное их изучение. Противники Гомера, осуждавшие его с моральной точки зрения (как, например, Ксенофан, VI, или Платон, V-IV вв. до н.э.), не причинили почти никакого ущерба его универсальной популярности. Когда прошли века наивной веры, Гомера стали толковать аллегорически, мора-листически или богословски. Одна из самых больших и длительных философских школ древнего мира, так называемая неоплатоническая (III-VI вв. н.э.), никогда не расставалась с Гомером и всячески реабилитировала его в глазах моралистов, использовала для целей воспитания и для глубочайшего символического истолкования. Александрийские ученые (Зенодот, Аристофан, Аристарх) тщательнейшим образом проверяли гомеровский текст, издавали его и комментировали. Толкований Гомера набралось столько, что из них можно было бы составить целую библиотеку.

Нечего и говорить о том, что художественные приемы гомеровского эпоса всегда оставались в древнем мире идеалом и образцом для всякого эпического писателя, как бы он по своему настроению ни отличался от Гомера и каким бы ни был приверженцем тех школ и направлений, которые ушли от Гомера вперед на несколько столетий. Таков весь поздний эпос, начиная с Аполлония Родосского (III в. до н.э.) и кончая Нонном Панопольским (V в. н.э.). Рим нисколько не отставал от греков в почитании и использовании Гомера.

Влиянием Гомера ознаменовано уже самое начало римской литературы (Ливии Андроник, Невий и Энний). Почитателем Гомера был Цицерон (I в. до н.э.), а относительно влияния Гомера на Вергилия (тот же век) написаны десятки больших и малых книг и статей. Даже в смутную эпоху Вергилия, когда литература уже далеко ушла от простоты, ясности и безусловной народности Гомера, Гомер все еще оставался образцом для подражания, которое доходило до заимствования из него и эпитетов, и метафор, и отдельных выражений, и даже целых сцен.

В средние века Гомер успеха не имел и его забыли. У Данте (XIII в.) уже совсем иное отношение к Гомеру. У Данте он певец, "превысший из певцов всех стран", "осиянный величием" и "величайший поэт". Нечего и говорить о том, насколько возродился интерес к Гомеру в эпоху Ренессанса. Здесь опять появились творцы эпоса, которые заимствовали у Гомера решительно все: и отдельные выражения, и отдельные образы, и сцены. Таков, например, "Освобожденный Иерусалим" Торквато Тассо (XVI в.). В дальнейшем западная литература полна бесконечных споров о сравнительном значении Гомера и Вергилия. Гомер переводится на все языки, комментируется и становится предметом подражания в разных странах. Кажется, лучше всего о высоком значении Гомера рассуждал знаменитый французский теоретик классицизма Буало (XVII в.). В своем "Поэтическом искусстве" он писал (III, 295-308, перев. Э. Липецкой): Должно быть, потому так любим мы Гомера,

Что пояс красоты ему дала Венера. В его творениях сокрыт бесценный клад: Они для всех веков как бы родник услад. Он, словно чародей, все в перлы обращает, И вечно радует, и вечно восхищает. Одушевление в его стихах живет, И мы не сыщем в них назойливых длиннот. Хотя в сюжете нет докучного порядка, Он развивается естественно и гладко, Течет как чистая, спокойная река. Все поражает в нем - и слово, и строка, Любите искренне Гомера труд высокий, И он вам преподаст бесценные уроки.

В XVIII в.- и чем дальше, тем больше - Гомер трактуется как символ всего греческого народа, а его поэмы начинают восприниматься как позднейшая композиция из отдельных былин или песен. Можно было бы привести длинный ряд имен крупных исследователей, вставших на этот путь. Все эти критики, кроме того, выдвигали на первый план безусловно народность Гомера, простоту и наивность его мировоззрения, безоблачный, детский характер его образов, его гениальность и неподражаемость. Это свидетельствовало уже о начале романтизма в литературе. Но Гомер пережил не только Возрождение, классицизм и романтизм. В период расцвета позитивной филологической науки, то есть в середине XIX в., он подвергся всестороннему изучению и подвергается ему вплоть до настоящего времени с лингвистической, литературоведческой, социально-политической, этнографической и археологической точек зрения. В течение XIX-XX вв. появилось громадное количество изданий Гомера и комментариев к ним.

Византия тоже едва ли когда-нибудь забывала Гомера, насколько можно судить по комментариям к нему (Евстафий, XII в.) и его изложениям (стихотворным, как Цец, XII в., или прозаическим, как историк Иоанн Малала, VI в.).

В древнерусской литературе упоминания о Гомере начинаются еще с XII в. В XVII в. его знатоком оказывается Симеон Полоцкий, а в XVIII в. число поклонников и переводчиков Гомера растет во главе с таким писателями, как Кантемир, Ломоносов, Тредиаковский, Сумароков, Херасков, Державин, Радищев, Карамзин и Крылов.

В русской литературе XIX в. не было почти ни одного писателя, который бы не вдохновлялся Гомером. Своими глубокими суждениями о Гомере известен Белинский, весьма выразительно писавший о гомеровской народности, героизме, поэтической сложности и детской простоте, о зарождении в его творчестве всех литературных жанров, о его мировой значимости.

Можно предполагать и непосредственное влияние Гомера на творчество Гоголя, на вдохновенную теорию эпоса, созданную им для прославления именно Гомера. Большой интерес к Гомеру проявляли Тургенев и Достоевский. Л. Толстой писал о Гомере, что это "вода из ключа, ломящего зубы, с блеском и солнцем и даже с соринками, от которых она еще чище и свежее" (письмо к А. Фету).

Переводы Гомера на русский язык появляются во второй половине XVIII в., а в 1829 г. выходит знаменитый перевод "Илиады" Гнедича. Гнедич создал неувядаемый памятник возвышенного и торжественного, но в то же время и жизнерадостного и поэтического понимания Гомера.

Несомненно, новым и весьма оригинальным истолкователем Гомера явился В. А. Жуковский в своем переводе "Одиссеи", который был напечатан в 1849г. Крупнейший русский поэт видел в эпосе Гомера наивный и патриархальный мир, соответствующий по духу древнерусскому опоэтизированному прошлому в древнерусском духе.

Известный писатель В. В. Вересаев в своих переводах обеих гомеровских поэм (опубл. в 1949 и 1953гг.) подчеркнул жизненность и суровую простоту их языка, далекого от высокой торжественности и напыщенности.

Великий эпос античной Греции дошел до нас в виде двух произведений Гомера: «Илиада» и «Одиссея». Обе поэмы посвящены событиям примерно одного времени: и ее последствий. Война только что завершилась. Одиссей проявил себя прекрасным воином, умным стратегом. Благодаря его хитроумным решениям удалось выиграть не одну битву. Об этом свидетельствует его собственный рассказ в поэме, точнее, его краткое содержание. «Одиссея» Гомера (и его вторая поэма «Илиада») не только прекрасно изображает исторические события, но и отличается великолепным художественным изложением. Факты украшены богатой фантазией автора. Именно благодаря этому история вышла за рамки обычной летописи или хроники и стала достоянием мировой литературы.

Поэма Гомера «Одиссея». Краткое содержание

После войны Одиссей отправился домой, в свою родную Итаку, где он был правителем. Там его ждут старый отец Лаэрт, жена Пенелопа и сын Телемах. По пути Одиссей попадает в плен к нимфе Калипсо. Там проводит несколько лет. А в это время в его царстве происходит борьба за трон. На место Одиссея есть много претендентов. Они живут в его дворце и убеждают Пенелопу, что ее муж погиб и не вернется, и она должна принять решение, за кого вторично выйдет замуж. Но Пенелопа верна Одиссею и готова ждать его много лет. Чтобы охладить претендентов на престол и ее руку, она придумывает различные уловки. Например, она вяжет саван старому Лаэрту, обещая принять решение, как только закончится работа. А сама по ночам распускает уже связанное. Тем временем Телемах повзрослел. Однажды к нему явился незнакомец и посоветовал снарядить корабль и отправиться на поиски отца. В образе странника скрывалась сама Она покровительствовала Одиссею. Телемах последовал ее совету. Он попадает в Пилос к Нестору. Старец рассказывает, что Одиссей жив и находится у Калипсо. Телемах решает вернуться домой, обрадовать мать доброй вестью и отвадить назойливых претендентов на царское место. События поэмы передает краткое содержание. Одиссея Гомер рисует как сказочного героя, прошедшего через страшные испытания. Зевс по просьбе Афины посылает Гермеса к Калипсо и повелевает отпустить Одиссея. Тот строит себе плот и отправляется в плаванье. Но Посейдон опять мешает ему: в шторме бревна плота разбиваются. Но Афина опять спасает его и приводит в царство Алкиноя. Его принимают как гостя, и на пиру Одиссей рассказывает о своих приключениях. Девять фантастических историй создает Гомер. «Одиссея» (краткое содержание и передает эти истории) представляет собой сказочное обрамление реальных исторических событий.

Приключения Одиссея

Сначала Одиссей и его спутники оказались на острове с волшебным лотосом, лишающим памяти. Местные жители, лотофаги, угостили гостей лотосом, и те забыли о своей Итаке. Одиссей с трудом увел их на корабль и отправился дальше. Второе приключение - встреча с циклопами. С трудом мореплавателям удается ослепить главного циклопа Полифема и, спрятавшись под шкурами овец, выйти из пещеры и сбежать с острова. О дальнейших событиях можно узнать, прочитав краткое содержание. «Одиссея» Гомера ведет читателя за своим героем, охватывает большой отрезок времени - около двадцати лет. После острова циклопов Одиссей попал на остров к Эолу, который подарил гостю один попутный ветер и еще три ветра спрятал в мешок, завязал и предупредил, что развязывать мешок можно только на Итаке. Но друзья Одиссея развязали мешок, когда тот спал, и ветры вернули их корабль обратно к Эолу. Затем произошло столкновение с великанами-людоедами, и Одиссею чудом удалось спастись. Потом путешественники побывали у царицы Кирки, которая всех превращала в зверей, в царстве мертвых, хитростью удалось пройти мимо обольстительных Сирен, проплыть в проливе между чудищами на острове Солнца. Такова поэма, ее краткое содержание. Одиссея Гомер возвращает на родину, и тот вместе с Телемахом выдворяет всех «женихов» Пенелопы. В Итаке воцаряется мир. Древняя поэма представляет интерес для современного читателя и как историческое произведение, и как классическая художественная литература.