Николаевское кавалерийское училище. Панорама Николаевское кавалерийское училище. Виртуальный тур Николаевское кавалерийское училище. Достопримечательности, карта, фото, видео

Материал из Офицеры русской императорской армии

Киевское Николаевское артиллерийское училище на Кадетском шоссе (ныне Национальний университет обороны Украины, Воздухофлотский проспект 28)

Киевское Николаевское артиллерийское училище

Справка

Дата формирования: 1915
Расположение: пр. Воздухофлотский, 28; (С 2000г. - Киевское Артиллерийское училище. Закрыто. Сейчас - корпус Академии Министерства обороны Украины)
Праздник:

История

Проект открытия четвертого артиллерийского училища, которое находилось бы в г. Киеве, был разработан и утвержден еще в 1913 году, но за отсутствием кредитов оно было открыто лишь в октябре 1915 года. В так называемой «Кадетской Роще» училищу был отведен участок в 18 десятин, что позволило иметь там громадную площадь для производства на ней батарейных учений. Такого большого учебного плаца не имели ни Михайловское, ни Константиновское, ни Сергиевское артиллерийские училища.

Свою деятельность училище начало 15 октября 1915 года, когда около 180 юнкеров 1-го выпуска, составивших одну батарею, начали прохождение трехлетнего курса артиллерийских училищ, который, по условиям военного времени, они должны были пройти в несколько сокращенном виде в течение всего лишь нескольких месяцев. Некоторую часть юнкеров составляли прибывшие с фронта вольноопределяющиеся, в большинстве своем - Георгиевские кавалеры, затем - студенты различных высших учебных заведений, кадеты и гимназисты, поступавшие по конкурсу аттестатов.

До окончания постройки собственного здания училище временно помещалось в сырой и холодной казарме, не имевшей даже водопровода и плохо отапливавшейся, а так как зима 1915-16 гг. выдалась очень суровой, то юнкерам, получившим почему-то только летнее обмундирование, пришлось сильно мерзнуть.

Ввиду того, что в училище не было еще старшего и младшего курсов, а один единственный курс, не было никакого «цука», дисциплина же, хотя и была строгой, но в то же время была вполне разумной. Когда, например, на экзамене отдания чести некоторые юнкера из бывших вольноопределяющихся подтрунивали над поступившими в училище «со стороны» и это было замечено начальством, эти юнкера были оставлены на неделю без отпуска, «для сбития с них спеси».

Честь открытия журнала взысканий («стрекозы» по-юнкерски) принадлежит юнкеру Апостолову, получившему два дневальства не в очередь за то, что не досмотрел до конца примечания к «Инструкции», разрешавшей отпуск юнкерам до 1 часа ночи для посещения театра, но не кино-театра. Юнкер же Апостолов, получив 26 ноября как Георгиевский кавалер отпуск вне очереди, по возвращении в училище предъявил билет в… кино.

Юнкер Кузнецов, будучи в отпуску при шпорах еще до производства в унтер-офицеры, шел по Крещатику. Заметив курсового офицера, юнкер забежал в первый попавшийся магазин, оказавшийся магазином музыкальных инструментов, и там, за каким-то роялем, поспешил снять злополучные шпоры. За такое отсутствие «гражданского мужества» юнкеру Кузнецову был объявлен перед строем батареи выговор и он получил три дневальства не в очередь.

Наоборот, юнкер Мацеевич, оказавшийся в театре Соловцева одетым не совсем по форме, но с большим «шиком» и тоже при шпорах, не «сдрейфил», а лихо отдал честь штабс-капитану Лалевичу. Как будто бы в награду за присутствие духа никакого взыскания не последовало, а командир батареи, полковник Александровский, осматривая перед производством офицерское обмундирование выпускных юнкеров, заметил юнкеру Мацеевичу: «Вам очень идет офицерская форма. Правда, еще и будучи юнкером, вы всегда одевались «с шиком»!».

После отбытия лагерного сбора в бараках Константиновского военного училища и курса стрельбы на Дарницком полигоне, 14 мая 1916 года состоялось производство в офицеры первого выпуска юнкеров Николаевского артиллерийского училища. Несмотря на трудные условия, в которых протекало их пребывание в училище, из 180 с лишним юнкеров за все время прохождения курса отчислилось лишь двое. Присутствовавший при производстве генерал Чернявский выразил молодым офицерам свое восхищение их чувством товарищества, выразившимся в том, что с общего согласия они предоставили «замыкающему» выпуска юнкеру-кавказцу Жгенти последнюю остававшуюся вакансию на Кавказский фронт, на которую было много желающих.

Сейчас же после производства первого выпуска в училище были приняты юнкера второго выпуска, начавшие занятия 20 мая 1916 года почти в тех же условиях, что и их предшественники, в тех же казармах и с тем же самым командным и преподавательским составом. Темп занятий не замедлялся и невыдержавших напряжения во втором выпуске оказалось больше, около 20 человек, которые и были от училища отчислены. В августе юнкера отбыли лагерный сбор и прошли курс стрельбы в Дарнице.

В октябре училище посетил Государь Император, в продолжение двух-трех дней проводивший с юнкерами по несколько часов в день.

22 декабря 1916 года состоялось производство в офицеры юнкеров второго выпуска. Было произведено около 200 человек.

26 декабря 1916 года приступил к занятиям третий выпуск, последний принесший 28 февраля 1917 года присягу Государю Императору.

В марте училище перешло в законченное постройкой собственное здание.

Революция не внесла никаких ощутительных перемен в жизнь и деятельность училища, как строевую, так и учебную. Вначале несколько осложнял обстановку так называемый «украинский вопрос», на почве которого между юнкерами возникали иногда споры и столкновения мнений, но с течением времени и этот вопрос потерял свою остроту. Вообще же, не поддаваясь всеобщему развалу, юнкера, наоборот, как-то подтянулись. Когда вместе с другими военно-учебными заведениями Киева училище было выстроено однажды перед Городской Думой для выслушания речей революционных деятелей, то на речи эти вместо ожидавшегося «ура» юнкера демонстративно ответили гробовым молчанием.

В феврале 1917 года был начат прием юнкеров четвертого выпуска. Большинство поступивших молодых людей было студентами, но встречались среди них и инженеры, юристы и несколько вольноопределяющихся. Несколько студентов Духовной Академии были вскоре отчислены от училища. В связи с увеличением числа юнкеров была сформирована 2-я батарея.

15 мая 1917 года начался прием пятого выпуска, в котором оказалось много кадет и вольноопределяющихся. Была также группа поляков, по окончании курса в декабре 1917 года отправившихся прямо в польские части и, как дань времени, около 20 евреев. Никто из них курса училища не окончил (один покончил жизнь самоубийством) и, таким образом, евреев-офицеров из Николаевцев-пушкарей не было никогда.

В конце июля училище было вызвано на усмирение полка «имени Полуботько», отказавшегося выступить на фронт. Применения оружия удалось избежать, и дело окончилось без кровопролития.

Последний принятый в училище еще перед революцией четвертый выпуск и пятый, особенно надежный по своему составу, начавший занятия в мае 1917 года, в меру возможности старались не допустить проникновения в училище революционной заразы и, надо сказать, в этом вполне преуспели. Присяга Временному правительству прошла в училище без всякого подъема, а один из юнкеров, Демичев, бывший кадет Нижегородского кадетского корпуса, старательный и дисциплинированный юнкер, просто отказался присягать. Училищные солдаты требовали отдачи Демичева под суд, но дело не имело для него никаких последствий благодаря вмешательству начальника училища и членов училищного комитета. Комитет этот, избранный согласно приказу Временного правительства как неизбежная дань времени, имел в своем составе капитана Шуневича, трех бывших кадет и одного вольноопределяющегося и сводил на нет все попытки революционной деятельности училищных солдат, которые, хотя и митинговали, но боясь отправки на фронт, вели себя не слишком вызывающе.

Дисциплина и традиции поддерживались строго. Почти у всех юнкеров в изголовье кровати, рядом с иконкой, красовался, как и раньше, старый, кадетский или прежней части юнкера, погон с сохранявшимся на нем Шефским вензелем.

Весь курс занятий, лагерный сбор и стрельбу, несмотря на бурное революционное время, пятый выпуск закончил полностью.

В этот период училище неоднократно вызывалось на охрану штаба военного округа. В одном из таких караулов был убит юнкер Гопгардт, бывший кадет 2-го Московского кадетского корпуса, явившийся первой жертвой революции среди Николаевцев-пушкарей.

В сентябре 1917 года был начат прием 6-го выпуска, занятия с которым начались 20 сентября. Молодые люди, собравшиеся со всей России, представляли собой пеструю картину: вольноопределяющихся было мало, большинство было штатской молодежи, частью - студенческой. К их изумлению, в эпоху всеобщего развала они нашли в училище стройную и дисциплинированную военную организацию, беспрекословно повинующуюся начальству в лице своих офицеров и портупей-юнкеров. Некоторые из только что поступивших, находившиеся под влиянием революционных идей, быстро оценили невыгодную для них обстановку в училище и просили об отчислении. Так отсеивались и уходили малодушные. Оставшиеся же, вместе с юнкерами пятого выпуска с честью выполнили свой воинский долг до конца и не посрамили имени пушкарей-Николаевцев.

Начиная с 25 октября 1917 года, вместе с другими военными училищами г. Киева, Николаевское артиллерийское училище участвовало в подавлении большевистского восстания, когда был арестован пресловутый Пятаков.

Затем началась сумбурная эпоха смены властей. Появилась Украинская рада, представители которой старались привлечь юнкеров-Николаевцев на службу в формировавшуюся украинскую армию. Время наступало все более и более тревожное. Приходилось уже охранять самое здание училища от покушений «товарищей», мстивших Николаевцам за их участие в подавлении беспорядков в городе после 25-го октября.

К 25-му января 1918 года перед самым захватом Киева большевиками юнкерам пятого выпуска, закончившим курс обучения, еще в декабре 1917 года, были выданы свидетельства об окончании курса и также их послужные списки. Юнкера шестого выпуска получили удостоверения о четырехмесячном прохождении ими курса Николаевского артиллерийского училища. И тем и другим было приказано оставить стены училища и покинуть Киев, пока вокзал не был еще занят большевиками.

Еще в самом начале января 1918 года при украинском гетмане Скоропадском, по приказу генерала графа Келлера в Киеве были сформированы для поддержания порядка в городе (как против большевиков, так и против петлюровцев) офицерские дружины полковников Кирпичева и кн. Святополк-Мирского. При последней была сформирована батарея под командой полковника Шуневича, состоявшая почти исключительно из бывших юнкеров Николаевцев, и которая действовала на Святошинском направлении. В состав батареи входили среди других: фельдфебель Чайко-Чайковский, делопроизв. Н. П. Рклицкий, орудийный начальник одного орудия (импровизированная орудийная площадка на Дарницком направлении) Железко, старший передков Апостолов, К. К. Миллер, ординарец командира батареи, Седов, Монастырский, Татунько и т. д.

Просуществовав почти полтора месяца, батарея, так же как и офицерские дружины, была брошена гетманом на произвол судьбы и расформировалась «самотеком» на Львовской улице, против женской гимназиии Жекулиной. Впоследствии, уже в Добровольческой армии, где дралось с красными большинство офицеров командного и преподавательского состава и бывших юнкеров Николаевского артиллерийского училища, служба в составе этой батареи была засчитана как служба в Добровольческой армии.

Прошло курс училища и было произведено в офицеры 1.500 - 2.000 человек.

Командный и преподавательский состав училища

Начальник училища генерал Промтов (в Югославии служил в Сербском артиллерийском управлении). Командир 1-й батареи полковник Александровский (был в Югославии, затем вернулся в СССР). Командир 2-й батареи полковник Мартынов. Отд. офицеры: капитаны Афанасьев (32-й артиллерийской бригады, умер в 1920 г. в Одессе), Саккилари (погиб в 1917 г. в автомобильной катастрофе под Ялтой), Корытин (умер в Югославии), М. А. Шуневич (был в Галлиполи в Сергиевском арт. училище, ныне проживает в Нью-Йорке), Лалевич (14-й артиллерийской бр., уехал в Кишинев), Хатов, Побыванец (были в Галлиполи), Руссет («рыжий»), Григорьев, Кузнецов. Адъютант училища шт.-кап. Знамеровский. Курсовой офицер гв. капитан Ольшевский. Преподаватели: полк. Гнучев (был в Добр, армии), полк. Ломакин (остался в СССР, окончил Киевский политехн. Инст.), полк. Руппенейт (остался в СССР и был начальником основанной большевиками в здании Николаевского арт. училища артиллерийской школы), полк. Мишин, кап. Щербинский («Верочка»), полк. Лебединский, шт. кап. Спекторский (убит в армии ген. Юденича), вет. врач Козелкин, кап. Шереметинский (зарублен буденовцам в 1920 г. на батарее).

Фельдфебеля: 1-го вып. - Менцель, 2-го - Шапошников, 3-го - Миронов, 4-го - Дараган, 5-го - Оборский и Иванов.

Погибли еще в первую мировую войну: Шадейко, Даниленко, Александрович и др.

Убиты в гражданскую войну: Гопгардт, Жуков, Гоппэ, Чечетов, Слюсарский. Погиб в плену у красных в 1944 г. - Клиппенберг.

Скончались заграницей: Юденко, Скибицкий, Жекулин, Бабушкин, Люлька, Савинов, Григорович-Фирсанович, Любимцев и много других.

Были заграницей и в Добр. Армии: Менцель, Дрейер, Татунько (вернулся в СССР), Веселовский, Григорович-Барский, Турчанинов, Стефанович, Гриельский, Новиков, Остроменский, Визерский, Прозоров, Боболович, Урода, Кованько, Лайпеко, Сыровец и многие другие.

Имеется связь с: полк. Шуневич, Н. П. Рклицким, Н. К. Мациевичем, Л. Г. Лавцевичем, В. В. Лященко, Н. Псиол, В. Лысенко, Н. А. Апостоловым (1-го выпуска), H. Н. Баташевым, А. И. Федоровым (2-го вып.), К. К. Миллером, В. С. Мыльниковым, А. И. Волковым (3-го вып.), А. Д. Валлийским (4-го вып.), П. В. Фицхелауровым, Л. С. Тер-Азарьевым, Л. П. Ковальским, И. Сидоровым, А. А. Самойленко (5-го вып.), Кинашевским (6-го курса) и Рабенко (выпуск неизвестен).

(Составил «Памятку» по сведениям и воспоминаниям Николаевцев, с которыми имеется связь H. Апостолов )

В 1919 г. базе училища были открыты Киевские артиллерийские курсы, затем Киевская артиллерийская школа, Киевское артиллерийское училище, Киевское высшее зенитное ракетное инженерное училище (КВЗРИУ). Комплекс зданий Николаевского артиллерийского училища в Киеве построен в 1915-17 гг. архитектором Д. Зайцевым.

Начальники

Офицерский состав

Выпускники

Дополненiе къ Высочайшему Приказу, отданному Мая 14-го дня 1916 года
Производятся въ Прапорщики, со старшинствомъ съ 1-го Апреля 1916 года:

Изъ юнкеровъ:

Дополненiе къ Высочайшему Приказу, отданному Декабря 22-го дня 1916 года
Производятся въ Прапорщики, со старшинствомъ съ 1-го Октября 1916 года:
съ зачисленiемъ по полевой легкой артиллерiи:
Изъ юнкеровъ:

Александрович
Балаш
Балашев
Баранов
Барзыкин
Безкишкин
Белинский
Белкин
Билинский
Биллевич
Блажовский
Богдан
Борисов
Брычкин Иван
Брычкин Николай
Будович
Ванькович
Васильев
Вовченко
Волков Яков
Волосков
Вольщан
Воротницкий
Герасимов
Гонтарев
Дегтярев
Демидов
Добровольский
Доливо-Добровольский
Дубовик
Ефимов
Еше I Федор
Еше II Георгий
Жаханевич
Земцов
Злочевский
Зубилевич-Калливода
Иваненко
Иванов Георгий
Игумнов
Иовенко
Исаев
Казицын
Калитенко
Калишек
Калугин
Каменецкий
Карнаковский
Каштанов
Киричинский
Киселев
Китин
Кленк
Кожин
Козакевич
Козелкин
Козловский Владимир
Козловский Павел
Козярский
Кононович
Котинков
Кржишиха
Криворотченко
Куницкий
Лавров
Лавцевич
Лазаревский
Ланге
Ларченко
Лерхе
Липин
Липковский
Лисевич
Литвинов
Любимцев

Газета «Новое Время», 21 мая 1929 г., № 2415, Белград - статья Гребенщикова Сергея Яковлевича.
Много воспоминаний пробудили очерки Вадимова под названием «Корнеты и звери», выпущенные отдельным изданием. Прочтя их, невольно вновь переживаешь годы, проведенные в Николаевском Кавалерийском училище.
Мне хочется сказать кое-что о том последнем времени, когда старые традиции, не только не мешавшие правильному течению учебной и внутренней юнкерской жизни, но и имевшие за собой в некоторых случаях большое положительное значение, еще не преследовались самими начальниками училища. Я говорю о годах, когда начальником был генерал Рынкевич, при котором пробыл в училище пишущий эти строки.

За две недели до нашего производства в офицеры (первый выпуск при Императоре Николае II), генерала Рынкевича сменил генерал Павел Плеве. С его легкой руки (если только руку этого генерала можно назвать «легкой») известный всем открытый «цук» и традиции стали запрещенным плодом, начали уходить в подполье и стали принимать все более и более уродливые формы, что отчасти уже можно было видеть из вышеназванных очерков Вадимова, бывшего в школе во времена Плеве. При генерале Де-Витте, положившем много труда и энергии, достойных лучшего применения, в борьбе с традициями и цуком – последний, несмотря на героические попытки этого начальника свести его совсем на нет – стал еще более уродливым. Некоторых обычаев, описанных Вадимовым, в наше время совсем не было, а другие вылились совсем в иную форму.

Описывая первый день пребывания в училище, г. Вадимов рассказывает, как один из «корнет», прибывший из отпуска раньше других, заставлял всех «молодых» представиться себе. Причем, если в «молодом» замечалась «корявость» в фигуре или вообще, представление было недостаточно «отчетливое», то вся церемония прекращалась, и «зверь» должен был ее начать снова. По приезде «корнет» из отпуска «молодые» таким же образом представлялись решительно всем «корнетам». При этих представлениях «зверям» задавались различные вопросы для проверки знаний названий, номеров и отличий полков, начальства, а также предлагались и всякие шутливые вопросы. Если на все это «молодые» не отвечали или по незнанию, или по недогадливости – то, по словам г. Вадимова, начинался общий, «беспощадный по невыносимости цук со стороны всех корнет, от первого до последнего».

Ничего подобного в наше время, время открытого цука, не было. В первый день после приезда «корнеты» просто знакомились со «зверями», выслушивая лишь фамилию молодого и место или учебное заведение, откуда прибыли и, называя также и свою фамилию, ни о каких вопросах и речи не было. Откуда же было «молодым», из коих много было штатских, знать правила воинской выправки, полки, начальство и всякие чисто кавалерийские названия? Всему этому «зверей» обучали с первого дня сбора всех юнкеров особые «корнеты» - учителя, получавшие в свое распоряжение по 2-3 «зверя», с которыми и занимались по вечерам в свободное время. Никаким шуткам вроде того, «что такое прогресс», «жизнь вандала» или «механика», или «какие бывают подковы у такого-то полка», эти учителя не обучали. Для этих шуток находились особые любители из «корнет» и особые типы из «зверей», весьма малочисленные – и это занятие к училищным традициям в наше время никогда не относилось!

Ко дню присяги (обыкновенно через месяц после прибытия в училище) «молодые» должны были быть уже вполне подготовлены, как в отношении необходимой воинской выправки, так и в знании начальства (начиная с нашивочных своего взвода и кончая Царской фамилией) и всех полков Русской конницы, их боевых отличий и формы. С последним «звери» ознакамливались по полковым щитам – гербам, висевшим в особой зале, так и называемой – «гербовой». Проверка всех этих знаний производилась нашивочными (т.е. эстандарт-юнкерами, как назывались в нашем обиходе портупей-юнкера) во время их дежурства по полуэскадрону при явке «зверей», отправляющихся в отпуск. В день присяги легко отпускались все, т.к. в этот день по традиции вся школа – и «корнеты», и «звери» - проводили вечер в цирке Чинизелли. При явке (перед отправлением в отпуск) дежурным нашивочным (при чем иногда присутствовал и взводный вахмистр) поверка выправки и всех необходимых (нешуточных) знаний производилась очень строго. Заметив какую-нибудь неправильность или в форме одежды, или в ответах, дежурный, не указывая, в чем собственно заключалась ошибка, просто командовал: «Кругом! Явитесь еще раз», и «зверь» становился в хвост очереди являющихся или уходил во взвод и там, перед зеркалом, искал изъян в форме или спрашивал товарищей, в чем заключалась ошибка в его ответах, и затем вновь становился в очередь. Бывали случаи, что, явившись несколько раз, и все неудачно, «молодой» сам отказывался от отпуска, до следующего раза. Этот порядок приучал юнкеров к самой тщательной аккуратности в форме одежды и заставлял отлично знать все, что требовалось. Дежурный по училищу офицер мог совершенно спокойно отпускать «зверя» в город, отлично зная, что раз «зверь» выпущен сверху, из эскадрона, то значит он и одет по форме, и выправлен достаточно, и все, что следует, знает, - иначе бы к дежурному офицеру его не допустили.

Что было вначале очень тяжело (и о чем г. Вадимов не говорит), - это обязательное для «зверей» вставанье перед всеми нашивочными эскадрона. В первое время, кроме эскадронного и взводных вахмистров, остальные не имели нашивок как исправляющие должность эстандарт-юнкеров, и поэтому «звери» часто ошибались и вставали не тому, кому следовало, и наоборот, пропускали тех, кому надо было встать. Все это вызывало замечания, т.к. «корнеты» простые цукали, если кто-либо по ошибке встанет им, а нашивочные цукали за зевание. Мало помалу нашивочные сами просили «зверей» в пределах своего взвода им не вставать, но первое время это было очень утомительно и не давало возможности просто письма написать. Но традиция эта, безусловно, имела свою хорошую сторону, т.к. она приучала видеть начальство и в своем же юнкере, что потом отзывалось и в дальнейшей службе, в полку, где корнет по привычке вполне спокойно делал необходимые замечания и в строю, и вне его своему же, но младшему товарищу, корнету. И это никогда не вызывало между ними трений – привычка много значит. «Корнет» в училище, а особенно нашивочный, оставался для «зверя» «корнетом» на всю жизнь, что не мешало им быть в отличных отношениях друг с другом.

Когда входил во взвод эскадронный вахмистр (имевший свою комнату), первый кто его замечал, будь это «корнет» или «зверь», командовал: «встать, смирно!».
Все это давало крепкую основу для развития правильных понятий о дисциплине и чинопочитании. Для нас свои же юнкера – нашивочные – были действительными начальниками, а не бутафорией. Невнимание к нашивочным легко приучило бы и к недостаточному вниманию и к офицерскому чину. У нас чинопочитание, отдание чести возводилось в культ, - этим щеголяли и гордились, в это все втягивались, но первое время бывало тяжело. Нашивочные пользовались властью, предоставленной им уставом, что было естественно, т.к. юнкера военных училищ уже считались на военной службе. Вследствие этого и меры взыскания не изыскивались и не изобретались самими нашивочными, а применялись те, которые предусматривались уставом, то есть лишние наряды или оставление без отпуска.
Какая была надобность отнимать у нашивочных предоставленную им уставом власть – я этого никогда не мог понять. Отчего унтер-офицер – солдат мог этой властью пользоваться, а унтер-офицер – юнкер нет (как это было в других училищах и как стало в нашем при вышеуказанных генерал-реформаторах)? В наше время взводные вахмистры были серьезным начальством, пользовались своей властью открыто и никогда не допускали глумления «корнет» над «зверьми».

Помню, как однажды, после моего возвращения из отпуска, ко мне подошел корнет Н-ский и сказал: «Потрудитесь явиться взводному вахмистру и доложить, что я сегодня видел, как вы пропустили на Невском отдать честь офицеру». Я сейчас же явился взводному Ях-ву, и тот изрек: «Останьтесь на среду без отпуска. другой раз не зевайте». Пришла среда. Я, конечно, в отпуск и не думаю собираться. Видя это, Н-ский, подойдя к моей кровати, стал расспрашивать меня, почему я не иду в отпуск, когда такая прекрасная погода. Я извелся, так как почувствовал, что ему хочется поиздеваться надо мной, но я спокойно отвечал, что не иду оттого, что не хочу. Так Н-ский подходил ко мне несколько раз. Взводный Ях-в лежал на своей кровати и, видимо, слышал, как Н-ский изводил меня своими расспросами, потому что вдруг, после третьего подхода ко мне Н-го, он громко позвал меня и сказал: «одевайтесь в отпуск», - что я не замедлил проделать. Н-ский, услышав слова Ях-ва, подошел к нему и стал говорить, что вероятно Ях-в забыл, что я оставлен без отпуска за проступок, замеченный им, Н-ским. Я отчетливо слышал, как Ях-в ему ответил: - «Я отлично знаю кого, как и за что я наказал, но я никогда не позволю глумиться над своими юнкерами».

Повторяю, что глумлений у нас никаких не допускалось, и простые корнеты никакой властью накладывать взыскания не пользовались. В приказах по курилке, кроме шутливых пунктов, было очень много дельных, о которых г. Вадимов, к сожалению, ничего не сказал, и которые традиционно исполнялись поддерживались не только «зверями», но и всеми «корнетами». К таким пунктам относится, например, запрещение гулять по Невскому при электрическом освещении – как только вспыхивали фонари, надо было сворачивать в ближайшую улицу или садиться на извозчика. Принимая во внимание состав публики, наводнявшей тротуары Невского при свете электричества, это правило приказа имело свое значение. Наших юнкеров среди этой вечерней, тротуарной толпы никогда не бывало! Также запрещалась езда на лихачах, что считалось дурным тоном – или на «собственном», или на «ваньке»! Раньше только лихачи были на резинах, но даже когда ими стали обзаводиться и простые извозчики, резиновые шины долго избегались.
Требование складывать в определенном, для всех одинаковом порядке белье – приучало к порядку, что особенно полезно было для неряшек и маменькиных сынков. Для приведения в порядок снятого белья «звери» иногда и будились, не только корнетом, но и своим братом «зверем» - дневальным, так как дневальные и дежурные отвечали за порядок перед дежурным офицером. Этот порядок был обязателен для всех, но никаких геометрических задач, как о том рассказывает Вадимов, на кальсонах решать не заставляли, - это, вероятно, тоже было одним из плодов изгнания «цука» в подполье.

Для шуточных вопросов никого не будили (Вадимов указывает на это как на обычное явление), кроме тех господ, над которыми, вероятно, глумились бы и во всяком другом учебном заведении, где всегда найдутся любители поглумиться из старших и любители подслужиться из младших! Со мной вместе учился один «зверь»-юнкер, который по команде любого «корнета» начинал галопировать по взводу и менять, также по команде, ноги по всем правилам манежной езды. Над ним потешались в отсутствие «корнет» и свои же «звери», и он ужасно обижался, если вдруг начинал свои упражнения по команде какого-нибудь шутника-«зверя». Над этим господином проделывали разные шутки и когда он был в старшем классе свои же товарищи корнеты. Но эти шутки над определенными личностями, конечно, не означали, что выполнение их входило в традиции училища, и что им подвергались традиционно все «звери».

По очеркам Вадимова можно думать, что в его время именно так и было, недаром он вспоминает, как «звери» с радостью ожидали начала занятий: «Слава Богу, что завтра уже начала лекций и строевых занятий! Меньше времени для выполнения традиций!» - впечатление получается такое от этой фразы, что традиции и состояли, главным образом, из приставаний и глумлений – это, вероятно, тоже было последствием загона «цука» в подполье…
В наше время открытого «цука» традиции не производили на нас такого гнета и не имели характера общего приставания «корнет» к «зверям» с разными пустяками! Между старшим и младшим курсами отношения были за малым исключением очень хорошие, несмотря на настойчивое требование исполнения всех традиций (между прочим, и тех, кои вспоминает и Вадимов: корнетская лестница, корнетские углы и пр.). Взыскания накладывались только нашивочными, и только такие, которые предусматривались уставом – никаких бесконечных в виде наказания «верчений», которые вспоминает Вадимов, ни бесчисленных приседаний, каковые, как рассказывают, применялись позже – в наше время никогда не было! Думаю, что во времена начальников защитников равноправия «зверей» с «корнетами», первым жилось куда хуже, чем во времена открытого законного «цука».

«Звери», замеченные в злостном нежелании исполнять училищные традиции, подвергались особому роду внушения. Во время чтения приказа по курилке в курительной комнате, после каждого пункта, который был нарушен тем или другим «зверем», чтец приказа громко называл провинившегося по фамилии, что подхватывали все корнеты, с добавлением «такой-то на линию», - и виновный должен был выходить на описанную уже Вадимовым «линию», где корнеты освещали его со всех сторон свечами. Но это было очень редко: при мне был лишь один случай вызова на линию, - традиции поддерживались и самими «зверями». Если среди самих «корнет» являлся господин, не желавший исполнять училищных традиций, то он переводился по общему согласию «на сугубое положение» и обязан был выполнять все то, что требовалось от «зверей» с первых дней их пребывания в Школе. Товарищеские чувства в училище были очень развиты.

Я помню, как один из юнкеров старшего класса не явился из отпуска в срок, в воскресение, не появился и к началу занятий в понедельник. «Корнеты», зная горячий характер товарища и наклонность его к большому загуливанию, забеспокоились. Взводный и эскадронный вахмистры просили разрешения у эскадронного командира немедленно отпустить нескольких юнкеров для розыска пропавшего, дабы предупредить возможность какой-либо истории, могущей вредно отразиться как на добром имени училища, так и на судьбе беспутного, но хорошего человека. Разрешение было дано, и через несколько часов товарищи, знавшие привычки пропавшего «корнета», выволокли его из какой-то не в меру закутившей компании. Он отсидел должное время под арестом, и дело было кончено благополучно для всех.
Весьма недальновидно действовали те начальники, которые старались уничтожить традиции в Николаевском Кавалерийском училище, да еще традиции, укрепляющие воинскую дисциплину! В некоторых военных училищах были как раз обратные традиции (как не вставать в своих помещениях не только нашивочным, но даже и своим офицерам, не командовать в строю «смирно» не своему командиру и пр.) – вот куда бы и назначать таких врагов традиций, как вышеназванные генералы – но почему-то там все оставалось по-старому!

В каждом закрытом учебном заведении параллельно, так сказать, с официальной жизнью, официальными порядками, всегда будет иметь место неофициальная сторона со своими обычаями и традициями. Начальство должно лишь следить, чтобы эта сторона не выливалась в уродливые формы. Начальство не должно мешать исполнению невинных традиций и обычаев, заполняющих однообразную жизнь, тем самым давая выход молодым порывам. Преследование же этой стороны жизни, отнятие прав у старших, не только не вредных, но даже полезных, всегда поведут к худшему. Кому мешала, например, так декоративно обставленная традиция похорон инспектора классов генерала Цирга, в лице которого корнеты незадолго до окончания зимних лекций как бы хоронили «науки»! Обычай этот, хотя и остался, но о нем г. Вадимов упоминает только, как о «корнетском обиходе». Эта традиция так привилась, что сам престарелый уже генерал Цирг всегда спрашивал: «ну что, хоронили меня?» и, получив положительный ответ, добавлял: «ну значит, я поживу еще»! И странное дело, в первый или во второй год, когда начались гонения на традиции вообще и на похороны ген. Цирга в особенности, он сам умер, и много съехалось на его уже настоящие похороны бывших юнкеров Николаевского училища. Сколько раз они весело хоронили своего любимого инспектора! Как часто являлся он в класс на шум с неизменно ошибочно построенной фразой: «Господа, побольше шума – поменьше дела! То есть, виноват. Поменьше дела – побольше шума!». Все старались попасть на эти последние похороны, уже далеко не веселые….
Или чему и кому мешала традиция, по которой после окончания последней лекции в старшем классе трубач должен был трубить не простой, а так называемый «общий отбой», встречаемый громким криком «ура!»? А ведь сколько энергии положили реформаторы-начальники на искоренение этого обычая, и сколько взысканий было наложено за исполнение его, - а кому он мешал? Последняя лекция, – ну как же не отметить ее как-нибудь? В конце концов, обычай этот после нескольких драм, вероятно, все же был уничтожен, т.к. г. Вадимов о нем уже не упоминает.

Я закончу эти свои заметки горячим пожеланием, чтобы те, в руках которых находятся молодые силы, не уничтожали и не боролись с традициями, конечно, если только они не уродливы и не отзываются глумлением. Всякая разрешенная традиция никогда не выльется в уродливые формы, наоборот, часто неосторожный запрет самого невинного обычая может породить крайне нежелательные явления. Молодость должна иметь выход своим порывам; дело их руководителей этот выход найти и молодые порывы направить в определенное русло, а не останавливать их плотинами, которые рано или поздно, но прорвутся.

Елисаветградское кавалерийское юнкерское училище было торжественно открыто 26 сентября 1865 г.

Ранее в Елисаветграде в 1859-1865 гг. существовало офицерское кавалерийское училище, предназначенное для специального образования офицеров кавалерии, в котором преподавались тактика, верховая езда, вольтижировка, артиллерия, фортификация, ветеринария, кузнечное дело, фехтование и гимнастика. Курс обучения длился 2 года. Согласно Указу Военного министра от 2 августа 1866 года и изложения Военного Совета, оно было присоединено к учебному кавалерийскому эскадрону, с размещением в городке Казармы Селищенские Новгородской губернии. Это офицерское кавалерийское училище можно считать предшественником Елисаветградского кавалерийского юнкерского училища — оно оставило ЕКЮУ свои помещения и преподавателей.

Елисаветградское кавалерийское юнкерское училище было предназначено для комплектования офицерскими кадрами кавалерийских частей Киевского, Одесского и Харьковского военных округов.

Сначала в училище был один эскадрон (из 90 юнкеров). Учебный план училища был рассчитан на 2 года и кроме общих предметов (закона Божьего, русского языка, математики, географии, истории, черчения, природоведения), включал специальные тактику, военную топографию, полевую фортификацию, артиллерию, военную администрацию, военное законодательство, иппологию, военную гигиену, методику обучения солдат школьной грамотности, практические занятия по тактике, топографии и саперному делу.

Постепенно штатное количество юнкеров в ЕКЮУ увеличивалось: в 1868 г. — 150, в 1871 г. — 200, в 1874 г. — 300 человек. В 1874 году юнкера были разделены на 2 эскадрона: 1-й — для комплектации драгунских полков, 2-й — для гусарских и уланских полков.

В 1876 г. в Елисаветградском кавалерийском юнкерском училище было открыто казачье отделение на 35 человек. К тому времени в Российской Империи существовало только одно исключительно казачье училище — Новочеркасское урядницкое (основано было в 1869) и подготовка будущих офицеров казачьих войск, кроме него, еще осуществлялась в 3-х смешанных юнкерско-урядницких училищах: Оренбургском (основано в 1867 г.), Ставропольском (основано в 1870 г.) и в Иркутском (основано в 1872 г.), а так же на казачьих отделениях Виленского и Варшавского юнкерских военных училищ. В 1878 г. Оренбургское и Ставропольское училища стали полностью казачьими. В 1886 г. казачье отделение ЕКЮУ было переведено в Новочеркасское казачье училище.

К 1880 г. в Российской Империи существовало 16 юнкерских училищ — 10 пехотных, 3 — казачьих, 1 — смешанное и 2 кавалерийских — Елисаветградское и Тверское. ТКЮУ (как и ЕКЮУ) было основано в 1865 г. на 60 юнкеров. В 1868 г. Тверское кавалерийское юнкерское училище увеличило свой штат до 90, а в 1880 г. в нем обучались 150 юнкеров.

Кроме этих двух юнкерских училищ (ТКЮУ и ЕКЮУ), офицеров для кавалерии готовило Николаевское кавалерийское училище в С.-Петербурге (основанное в 1865 г. на базе Николаевского училища гвардейских юнкеров). В современном понимании, оно имело более высокий уровень аккредитации — его выпускники 1-го и 2-го разрядов (сдавшие на «успешно») направлялись в части офицерами, тогда как выпускники юнкерских училищ получали звания эстандарт-юнкеров (в пехоте — портупей юнкеров) и только после лагерных сборов в своих полках выпущенные 1-м разрядом производились в офицеры по представлению начальства без наличия вакансий в полку, а выпускники 2-го разряда ждали, когда появится вакансия. Ученический состав НКУ состоял из 200 юнкеров, и только в 1890 г., когда в училище появилась казачья сотня, общее количество курсантов выросло до 320.

В 1866 г. в связи с существованием НКУ, Елисаветградского и Тверского кавалерийских юнкерских училищ выпуск в кавалерию из других училищ был прекращен.

Таким образом, можно утверждать, что Елисаветградское кавалерийское юнкерское училище уже с 1874 г. стало основным поставщиком офицерских кадров кавалерии Российской Империи — его выпускников было на треть больше, чем у Николаевского кавалерийского училища, и в два раза — чем у Тверского кавалерийского юнкерского училища.

В юнкерские училища принимали выпускников военных прогимназий или соответствующих гражданских учебных заведений, а так же вольноопределяющихся. С 1869 г. могли поступать и унтер-офицеры, призванные по набору. В 1868-1886 гг. в Елисаветграде существовала военная прогимназия — четырехлетнее учебное заведение, основным назначением которого было начальное образование будущих юнкеров ЕКЮУ. Кроме того, в училище поступали бывшие ученики Елисаветградского земского реального училища, классической и других гимназий, а также ближайших к Елисаветграду Киевской и Полтавской военных гимназий (реформированных в 1865 г. из кадетских корпусов, а в 1882 г. снова преобразованных в кадетские корпуса).

Основной состав учащихся Елисаветградского кавалерийского училища был разнообразным. Потомственные дворяне (среди которых встречались и титулованные — князья и бароны) составляли не более 20%, и даже вместе с детьми младших офицеров и чиновников они едва достигали половины курса в XІX веке, а с началом XX века большинство юнкеров были крестьянского, мещанского и казацкого происхождения.

20 мая 1898 г. Елисаветградская городская дума приняла Указ о принятии доклада Городской управы об обосновании необходимости открытия в Елисаветграде кадетского корпуса и уполномочила Управу начать хлопотать перед Главным начальником военно-учебных заведений и перед Командующим войсками Одесского военного округа о том, чтобы запланированный к основанию на Юге России новый кадетский корпус был построен в Елисаветграде, для чего в Ковалевке, между железной дорогой и Сладкой Балкой, специалистами было выбрано место площадью около 10 десятин. Кроме Елисаветграда, еще несколько южных городов, в том числе и Одесса, проявили желание открыть у себя этот кадетский корпус. «Конкурс» выиграла Одесса, где в 1899 г. был открыт кадетский корпус.

Военные гимназии (кадетские корпуса) были предназначены для получения общего среднего образования будущими юнкерами военных училищ, но те кадеты, которые по тем или иным причинам не закончили курс, поступали в юнкерские училища.

Курс юнкерского училища состоял из двух классов — младшего общего и старшего специального. Объем и содержание специального образования диктовался знаниями и навыками, необходимыми для командования батальоном (в военных училищах уровень подготовки был ориентирован на командование полком).

С развитием сети юнкерских училищ предоставление офицерского звания без курса обучения было прекращено. Но вольноопределяющиеся могли стать офицерами без поступления и прохождения курса училища, после сдачи выпускных экзаменов, то есть экстерном. В ЕКЮУ также проходили переподготовку офицеры, которые получили чины во время боевых действий без сдачи экзаменов.

С целью образования будущих офицеров на уровне военных училищ, с 1886 г. при юнкерских училищах начали открываться отделения с военно-училищным курсом. В ЕКЮУ такое отделение было открыто в 1888 г. (по другим данным первое отделение младшего класса военно-училищного курса в ЕКЮУ было открыто в 1892 г.).

В 1893 г. юнкерам военно-училищных курсов была предоставлена одинаковая форма обмундирования.

В 1901-1904 гг. юнкерские отделения училища были превращены в военно-училищные. В 1902 г. ЕКЮУ было переименовано в Елисаветградское кавалерийское училище (ЕКУ) и в 1904 г. осуществило последний выпуск с юнкерских отделений. Таким образом, ЕКУ стало вторым (после С.-Петербургского Николаевского кавалерийского училища) кавалерийским училищем в Российской Империи (Тверское кавалерийское юнкерское училище было реорганизовано в военное только в 1911 г., в котором все юнкерские училища путем реформирования в военные училища прекратили свое существование как тип военно-учебных заведений).

21 января 1903 г. Елисаветградское кавалерийское училище было Высочайше награждено штандартом.

В 1908 г. всем чинам училища была выдана уланская форма обмундирования.

19 января 1913 г. был утвержден нагрудный знак Елисаветградского кавалерийского училища, который изготовлялся из серебра или белого металла и представлял собой двуглавого орла времен Елизаветы Петровны с факелом и венком в лапах, над головами которого — серебряное сияние с вензелем императора Александра II (почетного основателя училища), между головами и крыльями — цифры 18 и 65 (год основания), на груди орла — красный эмалевый щит с изображением Георгия Змееборца, на хвосте орла — вензель великого князя Николая Николаевича-старшего (генерал-инспектора кавалерии и инженерных войск).

В конце 1917 г. Елисаветградское кавалерийское училище было расформировано.

В 1918 г., в период гетманщины, работа Елисаветградского кавалерийского училища была возобновлена и в нем готовили кадры для гетманского войска. Судьба училища времен УНР (Украинской Народной Республики) неизвестна. В 1919 г. в Елисаветграде действовали ускоренные курсы красных командиров. Позже советское военно-учебное заведение, занявшее помещения ЕКУ, называлось 5-я Украинская кавалерийская школа им. С.М. Буденного, а так же Зиновьевское кавалерийское училище, просуществовавшее здесь до 1935 г., после оно было переведено в г. Пензу, где влилось в Пензенское кавалерийское училище, которое стало единственным кавучилищем СССР.

Многие выпускники училища стали выдающимися военачальниками, известными были также его преподаватели и директора.

Начальником Елисаветградского офицерского кавалерийского училища (1859-1866) был полковник Эдуард Абрамович Гайли. Возможно, это тот самый Эдуард Гайли, который (в чине ротмистра) был товарищем по службе А.А. Фета в Орденском кирасирском полку. Вот как его описал поэт: «Это был тип бывшего гусара. Среднего роста, с рыжеватым оттенком волос на голове и висящими на всю грудь усами, Гайли олицетворял добродушно-насмешливую беззаботность. Признаком прошлого франтовства в левом усе оставалась золотая головка мужской сережки. Любимым высказыванием Гайли была фраза: «Для молодого человека нет ничего более почетного, чем военный строй».

Приказ № 1 по училищу о его торжественном открытии в 11 часов 26 сентября 1865 г. подписал накануне майор Руссо.

Приказ о роспуске училища согласно решения Совета рабочих, сельских и солдатских депутатов — отдал 30 августа 1917 г. генерал-майор Савельев.

Это было где-то
Далеко от Сены:
Солнце пахло летом,
Ветерок — сиренью.
Было на параде
Под апрельским небом,
В Елизаветграде,
На плацу учебном:
Светлых шашек гребень,
Лошади, знамена.
Слушали молебен
Оба эскадрона —
О христолюбивом
Воинстве имперском,
И святым порывом
Отзывалось сердце.
Грянула музыка.
С нею юнкера
Во имя — Великой —
Грянули — ура!

Отзвучали гимны,
Отзвенел парад —
И не стало имени:
Елизаветград.*
На песке — сердечки —
Конские следы...
И уходят в вечность
Конские ряды.
Ясно и дождливо
Будет — как всегда,
А христолюбивых
Воинств — никогда!

*) Елисаветград (1754-1924),
Зиновьевск (1924-1934),
Кирово (1934-1939),
Кировоград (1939-2016)
Кропивницкий (c 2016)

Анатолий Евгеньевич Величковский (1901-1981), Белый воин, поэт Русского Зарубежья.
(Лицом к лицу. — Париж: Рифма, 1952)
[стихотворение вставлено автором сайта]

Самым знаменитым начальником (1896-1904) был Александр Васильевич Самсонов (1859-1914). Траурный поезд с его телом, привезенным из Восточной Пруссии, встречал на перроне Елисаведградского железнодорожного вокзала строй юнкеров и преподавателей училища во главе с начальником генерал-майором Владимиром Григорьевичем Лишиным.

Среди преподавателей ЕКУ были участник революционно-демократического движения Николай Дементьевич Новицкий (1833-1906), культурный и просветительский деятель Николай Федорович Федоровский (1838-1918), талантливый военный теоретик, после революции — крупный советский военачальник Павел Павлович Сытин (1870-1938). Преподавателем и казначеем ЕКУ в последние его годы был ротмистр Евгений Васильевич Величковский, отец елисаветградского гимназиста, со временем прекрасного поэта, Анатолия Евгеньевича Величковского (1901-1981). Кстати, отец известного советского писателя Леонида Пантелеева, И.А. Еремеев, был выпускником ЕКУ, когда его возглавлял А.В. Самсонов.

В училище в разные годы обучались интересные личности, которые со временем хорошо отличились на ниве своей деятельности. Диапазон талантов, сформированных в стенах кавалерийского училища, очень широкий — от непобедимого аса Первой мировой войны (полковник Александр Александрович Казаков, кавалер Георгиевского оружия, 1889-1919) до кавалерийского генерала, который постригся в монахи и стал епископом (генерал-майор Николай Константинович Ушаков, в постриге — Нил, 1868-1933).

Среди выпускников заметны: известный жандармский генерал Василий Дементьевич Новицкий, деятели Белого движения генерал-лейтенант Иван Гаврилович Барбович (1874-1947) и генерал-майор Владимир Николаевич Выгран (1889-1983), украинский военный генерал-хорунжий Иван Владимирович Омелянович-Павленко (1881-1962) и наказной атаман вольного казачьего войска Иван Васильевич Полтавец-Остряница (1890-1957).

Несколько выпускников ЕКУ стали самобытными художниками — Амвросий Ждаха, Константин Подушкин, Георгий Гурский, Виктор Арнаутов. Бывших юнкеров ЕКУ можно найти и среди писателей — Иосиф Варфоломеевич Шевченко (1854 — до 1900), Юрий Александрович Слёзкин (1890-1977). Перечисление известных людей, связанных с Елисаветградским кавалерийским училищем нетрудно продолжить, но и так можно сделать вывод, что оно было значительным государственным учебным заведением второй половины XIX — начала ХХ веков.

[Ипполит Михайлович Рогге с сентября 1872 по июнь 1874 обучался в Елисаветградском кавалерийском юнкерском училище и окончил его по 2-му разряду с оценкой «успешно» с производством в портупей-юнкеры.]

Приложение

Начальники ЕКЮУ — ЕКУ*

1865: полковник Руссо Осип Гаврилович.
1878-1885: полковник Рынкевич Ефим Ефимович (1846 - после 1896).
1885-1891: генерал-майор Сахаров Владимир Викторович (1853-1920).
1891-1896: полковник Литвинов Александр Иванович (1853-?).
1896: генерал-майор Сухотин Николай Николаевич 1847- после 1917.
1896-1904: полковник Самсонов Александр Васильевич (1859-1914).
1904-1905: генерал-майор Де Витт Лев Владимирович (1861 - после 1919).
1905-1907: генерал-майор Мориц Александр Арнольдович (1861-1936).
1907-1910: генерал-майор Новиков Александр Васильевич (1864- после 1931).
1910-1914: генерал-майор Петерс Владимир Николаевич (1864 - после 1919).
1914-1917: генерал-майор Лишин Владимир Григорьевич (1857-?).
1917: генерал-майор Савельев Виктор Захарович (1875-1943).
1918: генерал-майор Гернгросс Борис Владимирович (1878 - после 1939).
1919: генерал-майор Прохоров Сергей Дмитриевич (1870-1953).

Церковь Елисаветградского Кавалерийского училища в честь Св. Архистратига Михаила

Елисаветград - уездный город Херсонской губернии, на реке Ингуле, при станции «Елисаветград» Юго-Западных жел. дор. Торговый город. 72 тысячи населения (русские, евреи, немцы и проч.). Учебные заведения: Кавалерийское училище, мужская гимназия, женская казенная и две частных гимназии, одна женская прогимназия, реальное училище, духовное училище, коммерческое и городское 6-ти кл. училища и несколько приходских школ. В городе девять церквей; военная - при Кавалерийском училище.

Кавалерийское училище и при нем церковь помещаются в величественном здании (бывшем дворце князя Потемкина-Таврического). Училище основано в 1865 г. Церковь устроена в 1904 г. на экономические училищные средства, в нижнем этаже училища. Престол подвижной - во имя Св. Архистратига Михаила. Сия домовая церковь училища раньше находилась в г. Киеве и была устроена в 1862 г. в здании бывшего Киевского училища военного ведомства, переименованного впоследствии ее военную прогимназию. С перемещением в 1869 г. означенной прогимназии из г. Киева в г. Елисаветград, - иконостас сей церкви и часть утвари были переданы в Киевский военный собор, а остальные церковные принадлежности с храмовыми иконами переданы вместе с учебным заведением в г. Елисаветград. По упразднении военной прогимназии и с переходом здания в ведение Елисаветградского Кавалерийского училища церковь и имущество церковное были также переданы этому училищу. Первоначально она находилась на третьем этаже главного здания училища, а в 1904 г., 19 сентября, с разрешения Протопресвитера Желобовского и с благословения Высокопреосвященного Иустина, Архиепископа Херсонского и Одесского, перенесена в нижний этаж. Вмещает 800 человек. В церкви имеется много икон художественного письма.

На основании указа Святейшего Синода, от 6-го сентября 1890 г. за № 3403, и согласно распоряжения Главного Штаба Военного Министерства, церковь Елисаветградского кавалерийского училища передана из Херсонского Епархиального ведомства в заведование протопресвитера военного и морского духовенства.

По штату при церкви положены: один священник и псаломщик.

Строевое образование юнкеров состоял из практических и теоретических занятий, распределённых на 2 года.В младшем классе программа строевого образования преследовала цель подготовки унтер-офицеров, a в старшем - инструктора-офицера.

С 1865 AD введены в курс военная администрация и топография, a в следующие годы - аналитическая геометрия, механика, военная гигиена и топография, артиллерийское и фортификационное черчение, причём преподавание физики было исключено.

По положению 1867 AD учебная программа училища включала в себе следующие предметы:

военные - тактику, артиллерию (служба при орудии, правила стрельбы, материальная часть), фортификацию, военное законоведение, уставы и наставления (служебные обязанности в войсках), военная администрация и военное письмоводство, строевое учение, черчение (фортификационное, артиллерийское и топографическое)
специальные - иппологию, вольтижировку и джигитовку, фехтование, рубку шашкой и обращение с пикой, стрелковую подготовку и учение об оружии
общеобразовательные - Закон Божий, русский и иностранные языки (французский и немецкий), математику, химию, физику, аналитическую геометрию, механику, политическую историю и статистику (В 1863-64 учебном году проходились еще логика и психология)

В 1883 AD из учебного курса училища исключены политическая история, статистика, военная гигиена, a затем и математика, и введена военная история.

Вместе с тем, изданная в том же году "Инструкция по учебной части" совершенно изменила и самую систему ведения занятий: аудиториальная система лекций уступила место 22-м часовым лекциям в каждом классе отдельно; практические занятия велись по-прежнему в классных отделениях и манеже, a поверка знаний юнкеров производилась на репетициях.

Давая широкое развитие практическим занятиям по каждому предмету в зимний период занятий, инструкция 1883 AD переносит их и в поле: с выходом в лагерь юнкера младшего класса, кроме полевой езды и тактико –специальных занятий, производят полуинструментальную съемку, a юнкера старшего класса - съемку военно-глазомерную и решают тактические задачи в поле.

С 1908 AD к этому прибавлена еще и съемка перспективная. По окончании съемок юнкера упражнялись в разбивке, трассировке и постройке полевых окопов.

В лагере юнкера занимались фронтовыми ученьями, полевой ездой, инженерными и топографическими работами, знакомились со стрельбою из орудий и с материальной частью артиллерии.

В курс стрелковой подготовки была введена стрельба из пулемётов.

С 1908 AD введены в курс училища: снова военная гигиена, гимнастика, военно-сапёрное дело, военная география и, как особый отдел военного законоведения, учение о социалистических теориях.

Последнее было вызвано тем, что с переходом нашего отечества к новому государственному строю, когда так или иначе политические теории получили относительную свободу исповедания, и в ряды армии стали проникать люди, не признающие принципа "армия вне политики", офицеру было необходимо знать, чем он может парализовать возможную пропаганду последователей крайних партий.

Химия же и механика были изъяты из предметов преподавания и перенесены в кадетские корпуса. Наконец, ряд комиссий пришел к выводу, что необходимо перенести центр тяжести училищного курса с теории на более практическую почву.

28 июля 1910 AD выработанные этими комиссиями программы были утверждены военным министром и приняты к руководству. Основная идея новых программ - "приблизить военные знания юнкеров к войсковой жизни и подготовить их к обязанностям воспитателя и учителя солдата и к роли руководителя вверенной ему малой части (взвода, полуэскадрона) в поле".

Выпускаемый из училища молодой офицер должен был не только знать, но и уметь применять знания в той сфере деятельности, которая ожидала его по выходе в кавалерийскую часть.

A так как предстоящая юнкеру служба командира взвода и полуэскадрона раньше всего и прежде всего требовала от него самой серьезной практической подготовки, затем развития инструкторских способностей и лишь потом общего военного образования, то на тактику и специальную подготовку было обращено главное внимание (тактика - 8 часов в неделю в младшем классе и 10 часов в старшем).

Преследуя цель развития ума, a не обременение памяти, новые программы были составлены так, что быстро улетучивающиеся, основанные на памяти знания ими не требовались. Отдав тактике господствующее среди всех учебных предметов место, реформа эта вызвала естественное уменьшение объема курса этих предметов; так, военная история, получив новое наименование "история русской армии", преследовала только ознакомление юнкеров с важнейшими периодами жизни русской армии; прежнее прохождение целых кампаний в беглом стратегическом очерке было исключено.

Точно так же курс военной топографии был окрашен в тактический цвет; все вопросы чисто математического характера (триангуляция) и подробное изучение инструментов, с которыми строевому офицеру работать не придётся, были исключены из курса; взамен была введена маршрутная съемка.

Установив тесную связь курса артиллерии с "наставлением для обучения стрельбе", новая программа преследовала чисто утилитарные цели: дать базовые знания, умения и навыки - по основам боевого применения артиллерийских подразделений в бою и организации взаимодействия между кавалерийским и артиллерийским командиром, по правилам стрельбы и управлению огнём, по огневой службе (боевой работе) подразделений полевой артиллерии.

В курс законоведения были введены сведения из финансового и полицейского права, но преподавание особого отдела о крайних учениях было отменено

Производство

По окончании курса наук и летн. практич. занятий юнкера эскадрона разделялись на 3 разряда, соответ-но к-рым юнкерам присваиваются при выпуске след. права:

1-й разр. выпускается в части арм. кавалерии корнетами с 1 год. старшинства в чине; отличнейшие же из перворазрядных юнкеров, имеющих в ср. выводе по наукам не менее 9 и знанию строев. службы не менее 11, удостаиваются, в определяемом воен. мин-ром для кажд. года особо числе, производства в корнеты гв. кавалерии.

При Николае II в гвардейской кавалерии соблюдался ряд правил, придававших ей определенную специфику:
офицеры должны были принадлежать к потомственной аристократии или дворянству, и это правил о не знало исключений. Если гвардейский унтер-офицер недворянского происхождения производился в корнеты, он автоматически переводился в армейский полк.
с 1884 AD звания в гвардии считались одним чином выше армейских.
полковым командиром, как правило, был генерал-майор (тогда как в армии - полковник). Гвардейский полковник мог быть только исполняющим должность командира.

Правила приема молодых кавалерийских офицеров в гвардию в начале ХХ века:
В течение последнего года обучения юнкер самостоятельно посылал в Главное управление военно - учебных заведений прошение с просьбой о зачислении его в тот или иной гвардейский полк. Начальник училища информировал командира полка о кандидатуре будущего офицера. Выбор полка будущим офиц ером, как правило, был предопределен и лишь изредка зависел от его собственного желания.
При зачислении в тот или иной гвардейский полк играли роль различные факторы. Так, свою роль мог ла сыграть национальная принадлежность кандидата. В некоторых полках, к примеру, в Конногвардейском, служили лица в основном остзейского происхождения, но существовали и русские по преимущ еству полки.
Но ключевую роль при выборе полка играли фамильные традиции. Часто уже с рождения мальчику-дворянину было предопределено служить в том полку, в котором служили и его предки. Зачастую несколько поколений той или иной дворянской семьи служили в определённом полку.
Помимо принадлежности к энати и количества набранных баллов существовали и неформальные критерии для приёма кандидата в полк. И здесь его ожидали два испытания.
Во-первых, он должен был быть принят обществом, подтвердив свой образовательный уровень и воспитание в общении с офицерами полка, причём мнение их жен играло далеко не последнюю роль.
Во-вторых, он должен был произвести хорошее впечатление в офицерском собрании, куда кандидатов приглашали на обеды или ужины офицеры и генералы. Эти мужские собрания сопровождались обильными возлияниями, причем обращалось внимание на поведение подвыпившего кандидата и на то, сколько он может выпить. В некоторых частях традиция предписывала кандидату выпить полковой головной убор, наполненный спиртным.
В конце концов, заместитель командира полка собирал полковое офицерское собрание, на котором официально зачитывалось прошение кандидата о зачислении в полк. “Господа, кто-нибудь хочет высказ аться по поводу поступления. . . . в наш полк?” - спрашивал он.
Собрание проходило в отсутствие кандидата. Дискуссия была совершенно свободной. Те, кто отвергал кандидата, должны были обосновать свою точку зрения. Голосование осуществлялось поднятием рук. Полковой адъютант информировал о решении начальника военно-учебного заведения, который в свою очередь оповещал самого юнкера, Военное министерство и Главное управление военно-учебных заведений.
Неблагоприятное решение передавалось неудачливому кандидату без разъяснений. Мотивы для отказа могли быть разнообразными, порой случайными и, как правило, не были связаны с собственно профессиональными качествами просителя как военного. Так, часто роковую роль играли недостаток образования и воспитания, особенно неумение вести себя с дамами, недостаточное уважение к старшим офицерам, склонность затевать пьяные ссоры, слишком вольное поведение в кругу офицерских жен.
Причиной отказа могло стать и происхождение. Если родственники кандидата уже служили в полку, это могло сыграть ему на руку, однако был возможен и противоположный вариант, как показывает следующий пример. Некий грузинский князь, храбрый офицер, прекрасно служивший в лейб-геардии Казачьем полку, как и многие кавказцы, отличался взрывным темпераментом. Поссорившись со старшим офицером, он был переведен в линейный полк, служа в котором, героически пал в 1915 AD. Через несколько месяцев после гибели князя, его младший брат подал прошение о принятии в лейб-гвардии Казачий полк, но был отвергнут, поскольку офицеры опасались, что кандидат столь же вспыльчив, как и его брат.
Излишняя уверенность кандидата в том, что он будет зачислен в тот или иной полк, считалась предосудительной. Многие юнкера пошили мундиры того или иного гвардейского полка до того, как был решен вопрос об их зачислении, и так никогда не надели их.
Конечно, случались и исключения из правил. Иногда в полк принимались просители, не слишком нравившиеся офицерскому кругу. Так, в 1915 AD в Польше лейб-гвардии Казачий полк был расквартирован неподалеку от ставки Великого князя Николая Николаевича, бывшего тогда главнокомандующим русской армией. Офицеров попросили одобрить зачисление в полк кандидата, за которого ходатайствовал сам Великий князь. Кандидатом являлся князь Радзивилл, который, в случае победы над Германией должен был занять трон автономной Польши. Конечно, не было и речи о том, чтобы отвергнуть прошение князя, и он был принят подавляющим большинством голосов при одном условии: этот офицер вступал в полк в чине есаула, но не получал соответствующей должности. В благодарность князь подарил полку великолепную серебряную чашу, которая до сих пор хранится в коллекции полка.
Другой случай произошел с камер-пажом императрицы Шатиловым. Будучи причислен к 1-й категории выпускников, он собирался поступить либо в конную артиллерию, либо в уланы. Однако Николай II, однажды встретив его, спросил: “Ты, конечно, поступаешь в гвардейские казаки?”. По сути этот вопрос был приказом, и Шатилов волей-неволей стал казаком. Во время Гражданской войны он дослужился до генеральского звания и занимал должность начальника штаба у барона Врангеля.

2-й разряд выпускался в части армейской кавлерии корнетами без старшинства и 3-й разряд переводился из училища в части армейской кавлерии унтер-офицерами (подпрапорщиками), с правом на производство в корнеты без экзамена, но лишь по удостоению своего начальства, не ранее, как через 6 месяцев после производства их товарищей по училищу и только на вакансии, хотя бы и не в те части, в которых они служили унтер-офицерами.

Юнкера эскадрона, подлежащие по успехам в науках и хорошей нравственности производству в офицеры, но признанные по состоянию своего здоровья неспособными к военной службе, одновременно с производством в офицеры переименовывались в соответственный гражданский чин со старшинством в военном чине; причисленные же к 3-му разряду в случае их болезненного состояния награждались чином XIV класса, с предоставлением всем им в случае восстановления их способности к военной службе вступить вновь на военную службу с правами, приобретенными при выпуске.

Юнкера казачьей сотни , на тех же основаниях, производились или в строевые части своих казачьих войск, или же в строевые части регулярных и других казачьих войск.

Казаки считались особым сословием, жившим по своим законам и правилам. Они традиционно недолюбливали иногородних, то есть новопереселенцев на казачьи земли из других областей России. Они были прирождёнными воинами, воспитанными в демократических традициях, и не было большой разницы между офицерами гвардейских и армейских казачьих полков, несмотря на то, что поступление офицера в гвардейский полк сразу делало его представителем знати.
Атаманский полк в принципе пополнялся офицерами только казачьего происхождения, тогда как в полку Его Величества до 50% офицеров не были казаками. Однако все они, прежде чем быть зачисленными в полк, приписывались к станице и становились реестровыми казаками (например будущий сибирский ).

Выпущенные с правами 1 или 2-го разряда, юнкера эскадрона (казёнокоштные) и сотни получали: единовременное пособие на обмундирование в размере 300 рублей, выпущенные по 3-му разряду при самом выпуске из училища в пособие на первоначальное обзаведение бельём, обувью и другими необходимыми вещами - 50 рублей и при производстве потом в офицеры на обмундирование - еще 250 рублей.

Как видим, поступить на службу в гвардию было нелегко, кроме того необходимо было обладать немалыми средствами, чтобы жить в соответствии с мерками петербургсхой знати. Жалованье было довольно скромным, а расходы предполагались немалые.
Блестящая,порою роскошная и очень дорогая многообразная форма: летняя и зимняя, парадная, полная парадная форма, бальная форма, шинель обыкновенная, шинель николаевская, лошадь (полностью или частично) кровная, обычно две или три,- все это стоило громадных денег,приобреталось офицером из собственных средств.Не говоря уже о том, что в обществе надо было держать соответствующий образ жизни.
Расходы по Офицерскому собранию (в гвардейских полках), балы, приемы, подношения, парадные обеды требовали больших расходов. Часто офицер только расписывался в получении жалованья, все оно уходило на вычеты. В некоторых полках существовала традиция - при вступлении в брак передать в собрание серебряный столовый прибор. Все офицеры из гвардейских полков должны были перед свадьбой внести "реверс" - несколько тысяч рублей в обеспечение будущей семейной жизни.
В некоторых частях офицеры составляли своеобразный коллективный резервный фонд, взнос в который, например, в лейб-гвардии Гусарском полку, составлял 1000 рублей.
Поступив в полк, молодой человек оказывался в новой семье. Офицеры полка и в мирное время, и на войне держались вместе, соблюдая традицию полкового братства. Любое прегрешение против кодекса чести позорило весь полк. Графиня Клейнмихель в своей книге “Мемуары о пропавшем мире” рассказывает об одном случае. Офицер лейб-гвардии Гусарского полка проиграл в карты в долг колоссальную сумму, долг был оплачен всеми офицерами полка, причём некоторым из них после этого пришлось оставить службу, так как их финансовые издержки были слишком велики.
Таким образом, очевидно, что кандидаты недаром подвергались испытаниям, ведь и их нравственные свойства, и образование должны были соответствовать самым высоким требованиям. Чем, однако, офицер должен был обладать по преимуществу так это смелостью, и, надо сказать, в бою гвардейцы всегда демонстрировали её.
Служба офицера в гвардейской кавалерии ничем не отличалась от обычной армейской лямки. Обучение, занятия, маневры, выполнение хозяйственных обязанностей, парады отнимали большую часть времени. Наряду с этим гвардейские части (одни чаще, другие реже) выполняли и особые обязанности при государе и дворе. Офицеры активно участвовали в светской жизни, и лучшие дома соперничали за честь видеть среди своих гостей блестящих гвардейских офицеров.
Служба в гвардии давала высокий социальный статус, что вызывало ревность у армейских офицеров. На деле гвардейские офицеры могли быть переведены в армию но перейти из армии в гвардию было практически невозможно. В целом перевод в армию не тяготел над гвардейскими офицерами, в отличие, например от их прусских коллег, Великая война и битвы междоусобной войны дали многочисленные примеры смелости гвардейских офицеров и солдат, до последнего часа осознававших, что они принадлежат к элите.

Во многих иностранных армиях, Николаевскому кавалерийскому училищу аналогов и не было:

Так во Франции -выпускаемые в кавалерию из Сен-Сирской военной школы (для пехоты и кавалерии)обязаны были по прослужении года в строю пройти 11-месячный курс Сомюрской кавалерийской школы
В Италии -выпускаемые в кавалерию из Моденское военного училища, с 2-летним курсом, для пехоты и кав-рии (два отделения) производились в подпоручики с обязательством пройти 8-месячный курс в Пиньерольской кавалерийской школе (близ Турина).
В Австро-Венгрии - Военное училище в Винер-Нейштадте готовило офицеров для пехоты, егерей и кавалерии.

Юнкера Николаевского кавалерийского училища, со своим начальствующим, учительским, воспитательным и обслуживающим персоналом не приняли государственного февральско –мартовского переворота.

После переворота новые власти требовали от руководства училища ежедневно докладывать о положении в училище, а также списки лиц, которых отчисляют и собираются отчислять из училища.

Однако таких списков начальник училища генерал-майор М.Марченко не отсылал. В марте 1917 AD он был уволен.

А юнкера Николаевского кавалерийского училища и в эмиграции с гордостью вспоминали и писали, что Николаевское кавалерийское училище никогда не присягало Временному правительству.

Каждый день приносил известия о бессудных расправах над офицерским составом... В Выборге убит был командир 42-го корпуса, генерал от кавалерии Владимир Алоизиевич Орановский, зверски убиты Генерального штаба генералы Степанов, Васильев и драгунский полковник Карпович. В Луге, в конском запасе, убит бывший командир кавалергардов, генерал граф Менгден, конногренадёр полковник Эгерштром, молодой лейб-гусарский штабс-ротмистр граф Клейнмихель…
В выступлении юнкеров (“владимирцев”) в Петрограде 11 ноября 1917 AD училище участия принять не успело. Было расформировано раньше.
Рано утром 11 ноября “владимирцы” захватили телефонную станцию и взяли в плен большевистского командующего войсками Петроградского военного округа В.А.Антонова-Овсеенко. Вслед за этим юнкера заняли военную гостиницу и телеграф, но после кровопролитного боя были выбиты.
В Петрограде повсюду убивали юнкеров, сбрасывали их с мостов в зловонные каналы. Полному разгрому подверглись Владимирское и Павловское военные училища. Многие юнкера были убиты и изувечены при защите своих училищ, хотя и красные банды дорого платили за "победу".
Отрубленные драгунскими шашками юнкерские головы большевики насаживали на копья железной решётки, что по Гребецкой.

Конечно, та молодежь, что училась в Школе, была самой активной среди участников вооружённого сопротивления совдепам в 1918 –1920 AD, отличалась высокой степенью патриотизма и тем, что непримиримее, чем все остальные, относилась к разрушителям российской государственности.

Интерьер церкви Сошествия Св. Духа в училище

В 1839 AD школа окончательно переселилась к Обводному каналу, в расширенное здание Кондукторской школы путей сообщения (1823–1826 AD, арх. В. К. Треттер), где уже имелся двусветный с хорами и деревянным куполом храм, освященный 26 марта 1827 AD епископом Ревельским Никанором. Занимая выступающую во двор часть второго этажа главного корпуса, этот храм был внутри оформлен по проекту П. Жако коринфскими пилястрами из искусственного желтого на фоне стен из белого стюка.
Белый с позолотой двухъярусный ампирный иконостас вырезала охтинская мастерская А. Тарасова. Образа написал акад. И. Е. Яковлев, иконы праздников – учитель школы М. Довгалев, роспись исполнил М. Я. Ширяев, лепку (включая рельефы) – Л. Круглов и Ф. Стаджи. Газовые бронзовые паникадило и канделябры изготовил мастер Карл Тиме, утварь приобрели у купца Лохова. Часть утвари и икон взяли из церкви Военно-строительного училища (церковь сщмч. Симеона, Сродника господня, при Институте гражданских инженеров Императора Николая I). Расходы на украшение составили 50 тыс. руб.
В 1843 AD А. И. Травин реставрировал интерьер и заново написал евангелистов в парусах.
Площадь храма составляла 55 кв. саж.; на его стенах висели доски чёрного мрамора с именами павших воспитанников, по которым ежегодно при выпуске юнкеров служилась панихида. Молебном перед образом свв. Александра Невского и Николая отмечался день основания училища, одного из самых престижных в России.
В 1903 AD, при переделке церкви арх. И. И. Яковлевым, на ее портале появились лепные горельефы.
Почти 45 лет (с 1842 AD) настоятелем был прот. Кирилл Кириллович Крупский, а последним перед революцией – прот. Иоанн Васильевич Еленевский.
В 1917 AD на апсиде прикреплен гипсовый рельеф с изображением Георгия Победоносца (ск. И. В. Крестовский). Церковь перестала действовать в недоброй памяти 1917 AD ; ныне здание, вроде бы занято проектной организацией.

Былая жизнь русской кавалерии с её красочным бытием, рыцарским духом и красивыми традициями отошла в безвозвратное прошлое.

Начальниками училища были генералы:

П. П. Годеин (1823-31AD)
бар. М. А. Шлиппенбах (1831-43 AD)
А. Н. Сутгоф (1843-63 AD)
Я. Ф. Сиверс (1863-65 AD)
бар. M. A. Таубе (1865-74 AD)
В. Ф. Винберг (1874-78 AD)
А. А. Бильдерлинг (1878-90AD)
Е. Е. Рынкевич (1890-99 AD)
П. А. Плеве (1895-99 AD)
П. А. Машин (1899-1901 AD)
Ф. Ф. Грязнов (1901-1905 AD)
Л. В. де-Витт (1905-10 AD)
Е. К. Миллер (1910-12AD)

В 1913 AD начальником его состоял г.-м. М. К. Марченко.

Инспекторами школы и училища были

Воспоминания генерал-лейтенанта Свечина М.А. (16 мая 1876, Санкт-Петербург - 15 апреля 1969, Ницца) о Николаевском Кавалерийском Училище

Николаевское Кавалерийское Училище

31 Августа 1893 года, я вступил в Николаевское Кавалерийское Училище, образованное из бывшей Школы гвардейских подпрапорщиков и Кавалерийских Юнкеров. Училище наследовало старые традиции, запечатленные еще стихами, прошедшего в нем курс, величайшего русского поэта Лермонтова. Было в них не мало юмористических и сатирических выпадов, но, в общем, уклад жизни Училища, или как y нас принято было говорить- «в славной Школе», вел к строжайшей дисциплине и молодцеватости. Считалось, что кавалерист должен быть - лихой, ловкий, воспитанный в чисто воинском духе.
Подход к этому, издавна, велся в строгой субординации и точном подчинении не только начальству, но и старшим нашим товарищам - юнкерам старшего курса. Младший курс должен был видеть в них - свое ближайшее начальство. Младший курс считался еще не проникшимся воинским кавалерийским духом, юнкера коего назывались «сугубыми зверьми». Они должны были слушатъ и повиноваться юнкерам старшего курса, кои наставляли их в установленных в Школе традициях. Кроме того, среди юнкеров старшего курса имились начальники: эскадронный и взводные вахмистры (в частном обиходе «капралы») и портупей-юнкера (также в частности - «эстандарт-юнкера»). Они имели на погонах еоотвѣтствующие отличия поперечными нашивками, почему и назывались нашивочными. Эти звания получали юнкера старшего курса, приказом по Училищу, за успехи — в науках, строевых занятиях и умению хорошо ездить верхом. Согласно Дисциплинарному Уставу эти начальники обладали правами по наложению наказаний - назначения не в очередь на наряды (дежурства и дневальства) и оставление без отпуска.
В общем следует признать, что переход из кадет корпуса в юнкера училища — был безусловно суровым. К тому же, y нас, среди юнкеров старшего курса попадались люди не совсем уравновешенные, без нужды переходили границы благоразумия, но это надо считать как исключение. Однако этот строгий режим, называемый «цуком», молва преувеличивала и доходя до высшего военного начальства, включая военного министра, вызывала требование к начальникам училища - принять меры для искоренения этого «цука». Но вопрос был очень деликатный и не все начальники училища подходили к нему хладнокровно, a резкие меры вызывали не улучшение, a ycyгубляли положение, приводя к уродливым формам. Так например уже по моем окончании училища, один начальник училища отменил право «нашивочных» юнкеров налагатъ наказания, принадлежавшие им по Дисциплинарному Уставу; это привело к тому, что налагались незаконные наказания, вроде назначения сделать десятки гимнастических приседаний, действительно унизительных. Но упоминаю об этом как исключение, в общем редко можно было встретить y бывших питомцев Школы неприятное воспоминание о жизни в стенах училища. A, c другой стороны, суровый режим воспитывал «отчетливых» будущих кавалерийских офицеров.
Через месяц, когда прибывшие в училище юнкера утверждались в первоначальном воинском обучении и владении оружием, (что особенно было трудно для лиц поступивших из гражданских учебных заведений, т. к. кадетам это было известно), назначалась церемония принятия присяги. Для этого в манеже выстраивались в пешем строю, с полной амуницией и оружием, эскадрон и сотня, выносился Штандарт, читались слова присяги и присягнувшие юнкера младшего курса прикладывались ко Кресту и Евангелію. С зтого дня поступившие юнкера зачислялись на действительную, военную службу и с этого дня насчитывалась выслуга пенсий. И юнкера поступали под действия военного законодательства.
Занятия в училище были установлены: - 4-ре часа лекций в классном флигеле и 4-ре часа строевых занятий, в том числе ежедневно час верховой езды. Два раза в неделю, по вечерам, были репетиции по прочитанным курсам лекций, за которые ставились отметки (баллы).
Кроме военных наук -- тактики, военной истории, фортификации, артиллерии, топографии, военной администрации, подрывном деле, мы проходили - историю Церкви (Закон Божий), историю русской литературы, законоведение (особенно полковые суды), французский и немецкий языки и, еще в мое время - химию и механику, впоследствии отмененные; в мое время - эти две науки y юнкеров носили названия - сугубых.
В середине Мая, училище переходило в лагерь Красного Села. Этот лагерь широко известный, среди военных и юнкеров Петербургских училищ, был одним из больших центров летней подготовки, учебных стрельб и маневров войск. Подъезжая к лагерю вы слышали: треск барабанов, звуки горнов и труб, заливчатую трель флейтистов; слышались ружейные выстрелы и очереди пулеметов, доносился отдаленный гул артиллерийской стрельбы. Поднявшись в ряд слобод, образующих Красное Село и обернувшись назад, перед вами откроется красивая картина палаточного лагеря пехотных полков и батарей императорской гвардий. A здесь, между слободами, раскинулись дворцовые постройки и бараки штабов. Сюда же примыкал своим правым флангом Авангардный лагерь армейских частей, бараки военных училищ, заканчивающиеся постройками Офицерской Кавалерийской Школы.
Трудно подыскать столько разнообразия в топографическом смысле, как окрестности Красного Села. Здесь вы найдете в фигурации местности, все нужное для обучения войск: - леса и перелески, овраги и холмы С причудливыми хребтами. По преданию на этот участок местности, в 25-ти верстах от Петербурга, указал наш великий Суворов. Сюда на смотры и маневры прибывали Наши Венценосные Вожди, сюда приглашались военные представители иностранных держав.
Впереди Авангарднаго лагеря растилалось обширное, холмистое пространство, примерно на три версты в ширину и длину, носившее название военного поля, казавшееся плоским, но было всхолмлено так, что в его складках скрывались на учениях целые кавалерийские полки. Сухой грунт поля, вытоптанный на учениях, во время которых, на широких аллюрах, поднималась такая пыль, что всадник не видел ушей своего коня.
Южную сторону поля окаймляла «Лабораторная роща», склады и артиллерийские снаряжения, т. к. за рощей находился полигон для практических стрельб артиллерии. В поле, на самом его высоком холме, уже давно был построен «Царский валик», откуда Державные Вожди Российской Армии смотрели прохождение церемониальным маршем войск и где, в былое время, Императоры, в конце лета, поздравляли выпускных юнкеров и пажей с производством в офицеры.
Отсутствие на поле ориентировочных пунктов затрудняло построение войск к смотру. Требовалась посылка топографа для точного определения правого фланга построения, чтобы кипрегелем визируя на три отдельных предмета, в том числе на дымовую трубу бумажной фабрики Печаткина, засечь нужную точку. По-этому, досужие зубоскалы уверяли, что если рухнет труба фабрики, то и выстроить большую массу войск лагеря - будет невозможно.
Эскадрон и сотня нашего Училища, в конном строю с полным вооружением выступив из Петербурга, походным порядком с привалом у Лигово, двигались переменными аллюрами и песнями.
По дорожке Красносельской едет эскадрон гвардейский, Эскадрон - лихой!
Снега белого белее, Блещут наши портупеи, Шашками гремя!
А, полковник приказал - Сделать в Лигове привал: Бутерброды есть!
Тут шакалы подбегают, Нам бутылки предлагают, С игристым вином!

Но полковник не зевает, Он шакалов прогоняет, Жилистым хлыстом!
И кидает им в затылки - Драгоценные бутылки, Как ему не жаль?

Прибыв в бараки нашего лагерного расположения, мы, первый месяц нашего обучения, посвящали: на младшем курсе - топографическим съемкам, a на старшем - верхом производили маршрутные съемки и решали в поле заданные нам тактическиея задачи.
Закончив эти работы, которые отмечались баллами, мы приступали к интенсивным строевым занятиям. Среди которых ежедневно проводились конные учения, где юнкера с полным вооружением, полагающегося кавалеристу, с винтовкой за спиной на солдатском седле. Все это давало, каждому из нас, полное понятие о тяжести кавалерийской службы. когда на широких аллюрах и всяческих перестроениях винтовки набивали спину, a сжимаясь в сомкнутых строях страдали и ноги. Моясь в банях мы могли наблюдать друг y друга синяки и ссадины, причиненные на учениях. И понятно на нас молодых, ложилось тяжелее чем на солдатах.
20 Октября 1894 года, в Бозе почил Император Александр III. 7 Ноября поезд с телом Императора прибыл из Ливадии в Петербург, наше Училище, в конном строю, к полдню прибыло к Николаевскому вокзалу и мы были свидетелями прохождения траурного шествия, a затем следовали за гробом вплоть до Петропавловской крепости. в церкви которой покоились лица Царской Семьи, со времен Петра Великого.

Когда я перешел на старший курс, великий князь Николай Николаевич был назначен Генерал-Инспектором Кавалерии. Страстно любящий кавалерийское дело, великий князь энергично принялся за работу, безусловно поставив ее на большую высоту; можно лишь отметить, что его резкий характер, иногда, переходил границы, наводя на смотрах трепет среди кавалерийских начальников, т. к. те, которые сплоховали, - отрешались от своих должностей или не получали дальнейшего продвижения по службе. «Пошло избиение», как говорилось в те времена. Многие полагали, что энергичная работа вел. князя не пострадала, если бы им не применялись эти резкости; надо иметь в виду, что положение вел. кн., как такового, затрудняло ответом или даже объяснением лица, коему был брошен резкий упрек. Мало кто решался бы на возражение, а, потому, вел. князю и не следовало пользоваться своим привилегированным положением. Постепенно, с годами, характер вел. князя значительно смягчился.
Однажды, молодым офицером, назначенным ординарцем к вел. князю на его выезд для смотров, я оказался свидетелем следующего: делая смотр Уланам Ее Величества, вел. князю не понравилась какая то эволюция в построении; вызвав командира полка ген. Баранова, он начал выговаривать ему и бросил бранное (неприличное) выражение. Тотчас командир Улан повернулся и начал отъезжать. Вел. кн. сперва недоумел отъезду от него командира полка, a затем приказал: «Ординарец верните мне командира полка». Я поскакал выполнять распоряжение. Вернувшемуся ген. Баранову, вел. кн. заявляет: «На каком основании вы позволяете себе отъезжать, когда я делаю разбор учения»? Но не потерявшийся и сохранивший полное спокойствие генерал ответил: ‘Когда Ваше Императорское Высочество говорите мне о кавалерийском деле, я Bac слушал, в ваших же «выражениях» я не компетентен». Вел. кн. понял свое неосторожное выражение, вырвавшееся нечаянно, обнял командира полка; все кончилось по хорошему, принял приглашение на завтрак в полк. Но не y всякого хватало решимости на такой ответ.
В середине лагерного обучения, из Главного Штаба поступил список свободных офицерских вакансий в полках. A в училищной канцелярии был составлен список в порядке среднего балла за выпускные экзамены, лагерные практические занятия по съемкам и прочее. По этим спискам и происходила разборка вакансий, имеющихся в полках. Каждый юнкер, в зависимости от своих успехов, мог видеть - дойдет ли до него возможность попасть в намеченный желательный для него полк? Состоя третьим по списку, меня этот вопрос не озабочивал.
(Выпускные пажи имели привилегию выбора желательной части, даже если в ней отсутствовала вакансия).
Выяснив в какой полк, по разборке вакансий, юнкер попадет, можно было приступить к заказу соответствующей полковой формы, дабы ко дню производства, что для нас намечалось на 12 Августа 1895 года, не опоздать надеть офицерский мундир.
Подходил день производства, когда мы, став офицерами, покидали нашу славную Школу, где мы так дружно сжились, теперь же расставаясь с нашими младшими братьями-зверьми, с которыми нужно было проститься и наставить их в хранении школьных традиций. После дружеских объятий всем хором пелась наша «Звериада», в которой сохранилось не мало строф нашего Лермонтова.
Затем читался последний наш «юмористический приказ по курилке» с заключительной фразой которого полагалось, что последний позвонок звериного хвоста отпадал и бывшая наша молодежь-«звери» становились «корнетами» с возложенными на них обязанностями; - хранить и поддерживать славу нашей Школы!

Производство в офицеры.

День производства в офицеры был большим событием в жизни молодежи, предназначавшей себя к военной службе. Действительно, мы из учеников делались самостоятельными, полноправными российскими подданными и офицерами, которым отдавала честь могучая наша Армия. Понятно, этот день, y нас запечатлевался на всю жизнь!
Конец маневров в 1895 году в Петербургском военном Округе заканчивался к 12 Августа и на этот день был назначен Высочайший смотр войскам лагеря. По окончании смотра, окончившіе курс пажи и юнкера Петербургских военных училищ, были вызваны к Царскому валику.
Это был первый год вступления на прародительский Престол нашего последнего Державного Вождя Императора Николая II, так зверски убитого со всей Августейшей Семьей.
Молодой Император, еще не освоившийся со возложенными на Hero, Божьей милостью, трудами, обратился к нам с милостивыми словами, которые были выслушаны с волнением и глубоко запали нам в душу. Государь подошел к нам, обвел своим чарующим взглядом выстроенных юных юнкеров и пажей, и с любовной улыбкой произнес: «Служите верой и правдой России и Мне. Любите Родину и будьте справедливы к подчиненным. Поздравляю вас с производством в офицеры». Громкое Ура вырвалось из наших грудей. Вечером, всем своим выпуском с приглашенными - командиром училишщного эскадрона и нашими сменными офицерами, мы собрались на общий обед y Эрнеста на островах, где, за дружеской трапезой и трогательными речами, прощались друг с другом и училищньм начальством. Этим офиицальная часть заканчивалась и мы расходились группами, для продолжения своего празднования по всем загородным садам, куда, до сей поры, вход нам был закрыт. Плац-адъютанты Петербургского коменданта, по установившемуся обычаю, смотрели снисходительно на наши шалости.
На следующий день утром мы еще раз собрались в стенах училища, в только что сшитых парадных мундирах, где был отслужен молебен, в присутствии всего училищного начальства. Адъютант училища выдал нам необходимые документы и отпускные билеты на полагающийся нам 28 дневный отпуск и мы разъезжались. В дополнение к 28 дням отпуска прибавлялось еще время на проезд к месту службы, исчисляемый по старинному, когда не было еще железных дорог, по 50 верст в сутки. Отчего выигрывали те y которых полковая стоянка была дальше от Петербурга. Выходившие в части стоявшие на Дальнем Востоке, имели несколько месяцев дополнительного отпуска.
Для выхода в гвардейские части требовалось еще получить согласие офицеров полка, для принятия в свою среду. Это положение не обусловливалось каким-либо законом, но давно вошло в обычай и поступленіе в полк, минуя желание его офицеров, ставило нарушителя в невозможное положение служения среди не сочувствующих ему. А, потому, едва-ли кто-либо мог решиться на подобный шаг.
Кроме того, каждый, наметивший себе часть, должен был отдать себе отчет - обладает ли он достаточными средствами, для службы в ней? Т. к. служба, особенно в гвардейских частях, не давала возможности существовать на получаемое жалованье. В этом отношении гвардейские части сильно разнились в зависимости от установленных в полках обязательных расходов. Недостаточная обдуманность в этом отношении грозила тем, что прекрасный офицер, не отдавший себе отчета - справится ли он в намеченной части с имеющимися y него средствами, должен был быстро покинуть полк.
Я, с несколькими товарищами по Училищу, наметившими себе выход Л-Гв. в Кирасирский Ее Величества полк, заблаговременно, до разборки вакансий, проехали в Гатчину (где полк квартировал) к полковому адъютанту M. M. Лазареву, который повел нас представиться старшему полковнику В. Г. Мандрыке. Последний, познакомившись и расспросив нас, отпустил сказав, что ответ мы получим своевременно. Вероятно, о нас, представлявшихся, были собраны необходимые справки, и заехавший к нам в лагерь Лазарев вызвал лишь меня и Н. Н. Лавриновского и передал согласие на наше принятие в полк.
И вот, с производством 12 Августа 1895 года, я получил честь надеть мундир и стать конетом Л-Гв. Кирасирского Ее Величества Государыни Императрицы Марии Феодоровны полка. Полк постепенно сделался для меня родным: - в нем я служил младшим офицером; по окончании Академии командовал в нем эскадроном, в 1910 году, в нем же, отбывал ценз командования дивизионом; по воле Государя и Шефа, мне оказана честь и радость получить в 1915 году в командование родной полк. A последнее, по установившемуся положению, давало мне право, и по окончании командования полком, остаться в его списках и сохранять мундир полка пожизненно.