Количество участников ликвидации аварии на чаэс. Ликвидаторы чаэс рассказали, чего не хватает сериалу «чернобыль. Очистка крыши чаэс

Трагедия произошла в 01:23 часов 26 апреля 1986 года. На 4-м энергоблоке Чернобыльской АЭС прогремел взрыв, полностью разрушивший реактор. В окружающую среду было выброшено огромное количество радиоактивных веществ. Всего в ликвидации последствий чернобыльского взрыва участвовало 45 полков гражданской обороны со всего СССР. Ликвидаторов присылали из Литвы, Латвии, Белоруссии, Грузии, Армении, Таджикистана. Последний полк покинул опасную зону в 1989 году. Свыше 600 тысяч человек работали над ликвидацией последствий катастрофы, из них 360 тысяч — жители России.

Это сейчас, услышав словосочетание «Чернобыльская АЭС», каждый представляет себе ужасную трагедию, а в 1986 году после аварии мир не перевернулся. Многие отправлялись в таинственную зону на Украине, даже не зная, что их там ждёт.

Обработка территории Чернобыльской атомной электростанции дезактивирующим раствором. Фото: РИА Новости

Пока шла мобилизация, в жизни советского государства не было никаких изменений: телевизор показывал репортажи со съездов и новости с урожайных полей.

Кроме солдат-срочников, на борьбу с радиацией отправляли мужчин старше 35 лет, у которых было двое детей. Вероятно, чтобы сберечь от возможной бездетности тех, кто ещё не обзавёлся большой семьёй.

«Мы узнали о радиации, когда летом пожелтели листья на деревьях»

В этом году 26 апреля Рауф Гарафутдинов собирается отметить так же, как и всегда: прийти к мемориалу в память пострадавших от катастрофы в Чернобыльской АЭС. У памятника он бывает часто.

Рауф Гарафутдинов ищет фамилии друзей в списке пострадавших. Фото: АиФ / Алия Шарафутдинова

Здесь он вспоминает 10 дней, проведённых на Украине, и вглядывается в список фамилий участников ликвидации аварии на мемориале.

«Каждый год прихожу на мероприятия, посвящённые Чернобылю, но в прошлом году знакомых не увидел», — признаётся он, стесняясь показать покрасневшие глаза.

Когда мужчины не могут сдержать слёз. Фото: АиФ / Алия Шарафутдинова

«В год катастрофы мне исполнилось 24 года. Я с двумя сокурсниками сразу после окончания института поехал на офицерские сборы в город Чернигов. Недалеко от нас базировался вертолётный полк. Бетон, который мы готовили, забирали вертолёты и сбрасывали на четвёртый блок Чернобыльской АЭС, — рассказывает Рауф Гарафутдинов. — Нам не говорили, что кругом высокий радиационный фон. Мы поняли это, только когда летом пожелтели все листья на деревьях».

В 1986 году работающих над ликвидацией последствий Чернобыльской АЭС не задерживали на опасной территории надолго. Получив за 30 дней двадцать пять бэр (биологический эквивалент рентгена), человек должен был уехать из опасной зоны. Только годы спустя ликвидаторы узнали, что 25 бэр — это предел допустимого облучения за год, а не за месяц, как им внушали.

26 апреля в Казани «чернобыльцы» встречаются, чтобы вспомнить погибших товарищей. Фото: АиФ / Алия Шарафутдинова

«Давали много сгущёнки»

«35 градусов жары, а мы в спецодежде и респираторах. И даже в машине их не снимали, — вспоминает Ринат Низамов , попавший в Чернобыль в 19-летнем возрасте. — Нам сказали, что радиация в организм проникает через пыль, вот и старались ею не дышать. А на улице духота. И купаться было нельзя».

Ринат Низамов участвовал в ликвидации последствий аварии летом 1986 года. Фото: АиФ / Алия Шарафутдинова

Латышский полк, в составе которого было около 800 человек и в котором служил Ринат, занимался дезактивацией. С 8:00 до 17:00 солдаты промывали здания, многоэтажные жилые дома.

«До катастрофы в 1986 году служил в морском флоте в Прибалтике, — говорит Ринат Низамов. — После «учебки» направили в город Липы, а в июне, так как у меня были права, единственного из гарнизона отправили в Чернобыль. Нужны были водители на пожарные машины. О том, что попал в гиблое место, узнал через неделю», — признаётся Ринат.

Дозиметристы проверяют уровень радиации у машин, выезжающих из города Чернобыля. Фото: РИА Новости

В воду добавляли специальный порошок. Чтобы радиация сошла, промывали сооружения под давлением снаружи. Очищали колодцы: убирали грунт. Мыли улицы, тротуары.

«Брошенные населённые пункты тогда не были такими устрашающими, как их показывают сейчас. Было много солдат, кипела работа. Жили мы за 30-километровой зоной в полевых условиях, в палатках, — поясняет Ринат. Молодых ребят, как я, было мало. В основном «партизаны». Так мы называли тех, кто был призван из запаса. Пищу и воду привозили. А ещё давали одну банку сгущёнки на двоих, что казалось нам раем. Позже я прочитал, что она помогает от радиации».

Жёлтые лужи и персики, как в рекламе

43-летний Сергей Очертяный военный альбом просматривает только один раз в год, в апреле. На одном из старых кадров военные на фоне огромных букв «Припять», на другом — возле четвёртого энергоблока. Все фото как будто высвечены. «От радиации даже плёнка портилась. Цветные фотографии получались мутными и чёрно-белыми, — комментирует чернобылец. — Да и фотографировать-то было запрещено».

Сергей Очертяный просматривает военный альбом. Фото: АиФ / Алия Шарафутдинова

«Я был призван в Днепропетровск. Потом нам предложили поехать в Киев. Согласился. Но вместо Киева попал в Чернобыль в январе 1988 года и служил до августа 1990 года», — вспоминает ликвидатор аварии.

Четыре роты охраняли Чернобыльскую АЭС. Некоторые из постов от злополучного реактора отделяли всего несколько метров. Периодически солдат вывозили на «чистую территорию», а через две недели возвращали к станции.

Сергей Очертяный во время присяги. Фото: Из личного архива

«В первый же день заметил на дороге рыжие пятна. Улицы всегда промывали, но когда лужи чуть пересыхали, они становились оранжевыми, — говорит Сергей. — Персики росли такие, как сейчас в рекламах показывают. Черешня была размером со сливу. Клубника наливалась сладостью и блестела так, что казалось, можно смотреться, как в зеркало».

По возвращении домой врачи сказали Сергею Очертяному, что у него либо не будет детей, либо они родятся с отклонениями. «Пришёл я на учёт становиться, а медсестра от меня отстранилась. До сих пор, узнав, что я чернобылец, люди шарахаются. Думают, что радиацию излучаю», — признаётся Сергей и добавляет, что вопреки прогнозам, стал отцом.

Возле поста у въезда в Чернобыльскую АЭС. Фото: Из личного архива Сергея Очертяного

Сергей, его жена Наталья и дочь Юлия сейчас живут на 18 квадратных метрах. По закону, столько же полагается на каждого из них по отдельности.

Как «чернобыльцу», мужчине положены и льготы, и жильё. Вот только улучшения жилищных условий семья ждёт с 1995 года. С тех пор маленькая дочь Очертяного успела школу закончить и в колледж поступить.

Врачи говорили Сергею, что у него не будет детей. Вопреки прогнозам, родилась дочь. Фото: АиФ / Алия Шарафутдинова

Два года назад с Сергея сняли инвалидность, сказали, что «здоров». Исчезли у него пенсия и отдельные льготы. Вот только здорового мужчину не спешат брать на работу: как узнают, что «чернобылец», сразу отказывают.

«Нам по состоянию здоровья надо лечиться 2-3 раза в год. Какому работодателю такие сотрудники нужны», — резюмирует чернобылец.

Мемориал в память о пострадавших от Чернобыльской аварии. Фото: АиФ / Алия Шарафутдинова

«Партизаны» – солдаты запаса, участвовавшие в ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. На воротниках висят «накопители» ИД-11. Фотография из архива Александра Бабка

Сегодня HBO опубликует последний эпизод сериала «Чернобыль», самого рейтингового в истории по версии пользователей сервиса IMDb. «Белсат» посмотрел предыдущие серии вместе с белорусскими участниками ликвидации последствий аварии – и записал их комментарий к фильму.

В декабре 1985 года Сергей Шалькевич вернулся из армии – и через несколько месяцев получил повестку на учебные сборы, якобы на 25 суток. После явки на призывной пункт 21-летнего парня отправили в Чернобыльскую зону полгода работать водителем в роте химразведки.

На встречу с нами мужчина приходит с личным дозиметром, который ему удалось после окончания службы вывезти домой. Накопитель, похожий на небольшой брелок, устроен так, что о дозе облучения можно узнать лишь вставив его в специальное считывающее устройство. Практически никто из ликвидаторов не знал, какому облучению он подвергался.

Сергей Шалькевич демонстрирует индивидуальный дозиметр, который носили на себе cолдаты в Чернобыльской зоне во время ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. Фото – Денис Дзюба / «Белсат»

Профессор физики Георгий Лепин, добровольно работавший на ЧАЭС с 1986 по 1992 год, рассказывает, что в штабе часто сидел позади майора, который командовал солдатами, очищающими кровлю станции.

«После возвращения с крыши они ему сдавали дозиметры, майор вставлял их в прибор, который показывал, сколько они набрали. Все зашкаливало, но майор писал в журнал: «24,5». 25 было пределом», – говорит Лепин.

Одного из вертолетчиков, который сбрасывал песок и свинец на реактор, и заработал острую лучевую болезнь, пригласили на лечение в США. Там и определили его реальную дозу облучения – по зубной эмали. Получилось 500 рентген. В документах у него было записано 20, рассказывает Лепин.

Повсеместная ложь приводила к тому, что люди не знали, чему верить.

«Информация о взрыве на станции распространялась как волна: сначала поняли на станции, потом в Припяти, потом в Наровле и так далее. Но люди все равно не верили. Большинство людей, выезжающих из Припяти, думали, что выезжают на три дня. Реальной картины не представлял никто, – рассказывает Сергей Шалькевич. – Когда после 9 мая информация дошла до моих Столбцов, рекомендации выпить йод звучали как слухи о каком-нибудь «Альмагеле» для желудка, который можешь выпить, а можешь не выпить. И 90 человек из 100 его не пили».

По словам мужчины, страх перед Чернобылем появился, когда в стране узнали об эвакуации всей Припяти.

«Когда автобусы выезжали, они поднимали пыль, – обращает внимание на сцену эвакуации города Георгий Лепин. – Было жарко, люди открывали окна, и получалось так, что они дышали этой пылью. Неужели нельзя было догадаться вклинить в колонну моечные машины? Прошло 10 машин – полейте водой, тогда эта пыль не будет подниматься. Не догадались».

«По-настоящему в СССР испугались Чернобыля, когда узнали, что люди кладут на стол партийные билеты, чтобы туда не ехать, и когда туда стали бросать солдат запаса», – добавляет он.

Солдат, призванных из запаса – а таких, по словам Шалькевича, было в Чернобыле 80–90 % от числа всех военнослужащих – называли «партизанами».

Участники ликвидации последствий аварии на ЧАЭС смотрят сериал «Чернобыль» производства телеканала HBO. Фото – Денис Дзюба / «Белсат»

Во время сцены, в которой министр угольной промышленности уговаривает шахтеров отправиться в Чернобыль, а они соглашаются, Георгий Лепин просит поставить фильм на паузу, мол, такого в действительности не было:

«В Чернобыль ехали или добровольцы, или те, кого заставили. Людей ставили в такие условия, что они понимали – им некуда деваться».

«В СССР были разные рычаги – увольнение с работы или, например, штрафбат. Все, руки вверх – и поехали. Те, кто знали, что такое Чернобыль, выбирали штрафбат, но большинство этого просто не знали. Солдаты там были бесправные. Наверное, неслучайно туда присылали много ребят из Средней Азии, которые, даже не слышали об атомных электростанциях. Поэтому они не боялись. Им говорили пойти и сделать что-то – они шли», – продолжает Лепин.

Ликвидатор последствий аварии на ЧАЭС Сергей Шалькевич. Фото – Денис Дзюба / «Белсат»

Михаил Копылов, бывший летом и осенью 1986 года на ликвидации заместителем командира взвода, вспоминает, что полки гражданской обороны в Чернобыле были со всего Советского Союза.

«Перед закрытием реактора каждого солдата пропустили через работу на нем. И поваров, и связистов – всех, одетых в свинец, пропустили через работу на крыше реактора. Избежать могли только те, чей анализ крови был плохой уже до этого», – рассказывает Копылов.

О том, почему анализы могли быть плохими даже у тех, кто ни разу не был на самой станции, пояснил Сергей Шалькевич:

«Наша часть стояла на поле между отселенной деревней Бабчин и поселком Рудаков. Людям жить было там нельзя, но солдатам – можно! Мы жили в палатках по 36–38 человек, двухъярусные кровати, две печки-буржуйки. Еду нам привозили, но дрова – нет. И мы топили местными. Целые деревни закапывались, чтобы радиация с ветром не разносилась, а тут в палатке ребята возле мини-реактора греются. Эти ребята нахватались радиации больше, чем ликвидаторы. Вот такую штуку я бы в этот фильм вставил».

После просьбы найти несоответствия фильма с реальностью, участники кинопоказа перечисляют и слишком сильный дым во время пожара станции («понятно, что хотели более драматично») и разрушение площадки между 3-м и 4-м блоками («такого разрушения не было»). Но потом сами просят нас не обращать внимания на «мелочи», утверждая, что отличия не играют никакой роли.

«Да, мы смотрим его как фронтовики смотрят фильмы про войну. Да, есть нюансы в деталях, но они видны только тем, кто там непосредственно был. Это сильный фильм. Он нужен, так как он рассказывает, что произошедшее было не шуткой», – добавляет Сергей Шалькевич.

Наиболее критичен – профессор Лепин, оценивающий соответствие фильма с правдой лишь на треть.

«Всех партийных и государственных деятелей беспокоило только то, как спасти свои семьи. Они отменили множество авиарейсов из Украины, загрузив самолеты членами семей этих людей. А на остальное им было наплевать. И Борис Щербина был такой же», – говорит наш собеседник о персонаже Стеллана Скарсгорда.

Стеллан Скарсгорд в роли заместителя председателя Совета Министров СССР Бориса Щербины. Кадр из сериала «Чернобыль» производства телеканала HBO

«Даже если они что-то понимали, они старались себя выгородить, а чтобы себя выгородить, они должны были показать, что виноват кто-то другой, не они», – добавляет Лепин.

Большинство бывших «партизан», оценивающих фильм, в целом, позитивно, говорят, что один из главных минусов в том, что мало показан быт таких солдат.

Хорошее кино, добавляют пожарные, но мало внимания уделили гашению огня.

«Фильм сильный, но слабо показали эвакуацию людей, – говорит Анатолий Прохоренко, работающий водителем в 30-километровой зоне весной и летом 1986 года. – В Наровлянском районе она началась в праздник Пасхи 4 мая. Первым делом мы вывозили людей – обычно в Минск. [Столичный] микрорайон Малиновка – это, считай, Брагин, Хойники и Наровля».

По словам участника акции, крестьяне оставляли животным корма впрок, думая, что вернутся через несколько дней.

«Мы потом три месяца с утра до ночи без выходных возили эту скотину на мясокомбинат в Калинковичах. Машины не были оборудованы, и половина свиней по дороге сдыхала от жары. Что дальше делали с мясом – я не знаю», – добавляет Прохоренко.

Котов и собак, вспоминают ликвидаторы, уничтожали специальные отряды: чтобы животные не разносили радиацию дальше. Как-то капитан одной из частей принес котенка, хотя иметь животных ликвидаторам запрещалось.

«Понятно, что ему хотелось погладить кого-то, чтобы отойти душой в тех условиях, – вспоминает Сергей Шалькевич. – Как-то во время инспекции котенка увидел генерал – и приказал его уничтожить. Ему ответили: «Так точно!», но котенка спрятали, думая, что генерал больше не вернется. А он приехал снова – и, как на зло, котенок опять попался ему на глаза. Генерал разозлился, приказал убить и предъявить труп. Все начали думать, как спасти Радика. В итоге взяли кусок мяса, старую кроличью шапку и измельчили все вместе секачом в ведре, а потом это кровавое месиво с шерстью принесли генералу. «Я попросил просто убить, а вы, садисты, что наделали?» – кричал тот.

В конце июля 1986 года военные начали закапывать деревни в 30-километровой зоне, а некоторые поработавшие в чернобыльской зоне стали возвращаться домой.

«Когда они возвращались куда-нибудь на Урал, их сторонились, боялись подходить. Но опасными они для остальных не были. Облучить кого-то дальше они могли в очень небольшой степени – с дыханием, например, что-то могло выбрасываться», – рассказывает профессор Лепин.

Осенью 1986-го Сергей Шалькевич признался людям в поезде, что едет из Чернобыльской зоны.

«Из тамбура сразу все исчезли. Люди боялись излучения – и эта сказка очень долго ходила», – вспоминает Шалькевич.

«Когда мы уезжали из Чернобыля, нас провожал генерал. В конце он спросил, есть ли вопросы. Один парень начал жаловаться, что ему неправильно измерили дозу облучения. Генерал начал кричать: «Это провокатор – три дня ареста». К счастью, у нас был нормальный командир и парня туда не отправили», – рассказывает Михаил Копылов.

Архивное фото операции по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС (вверху) и стоп-кадр сериала. Фото – Денис Дзюба / «Белсат»

На третий год катастрофы станцию посетил Михаил Горбачев, вспоминает профессор Лепин.

«Я не был свидетелем, но мне рассказали ребята с вахты, – рассказывает Лепин. – Он ехал окружными путями, через какие-то деревни, где уровень радиации был чуть ниже. На площадку, где должна была произойти встреча Горбачева с работниками ЧАЭС, вышло полтора десятка работников станции. После того, как Горбачев вышел из машины, подъехало несколько «Икарусов», откуда высыпали люди в спецодежде чернобыльцев. Они окружили Горбачева и начали задавать ему заранее отрепетированные вопросы. Настоящих чернобыльцев из них было совсем мало. Они это сделали для картинки на телевидении».

Лепин уверен, что Горбачев – преступник, а не заложник системы.

«Он должен был сразу понять, что произошло, заставить людей честно назвать, что там было. Он этого не сделал и всех обманул».

По мнению физика, фильм заставит отказаться от АЭС прежде всего зрителей на родине сериала.

«Для США, которые с 1978 года не построили ни одного реактора, вопрос атомной энергии не стоит. Они решили, что строить нет смысла – и этот фильм только убеждает их: смотрите как плохо получается с этими реакторами».

Участники ликвидации катастрофы на Чернобыльской АЭС. Впереди (слева направо) – Михаил Копылов, Анатолий Онищенко, Сергей Букрей. Во втором ряду – Анатолий Прохоренко, Игорь Шанчук, Сергей Шалькевич. Фото – Денис Дзюба / «Белсат»

После показа ликвидаторы заявляют, что фильм стоит показать в каждой школе, но сразу же добавляют, что не верят в такую возможность.

«В Беларуси такой фильм не покажут по одной причине – из-за строительства собственной АЭС», – заявляет один из участников кинопоказа.

Сергей Шалькевич показывает головной убор военнослужащих

войск химической защиты периода ликвидации аварии на Чернобыльской

АЭС. Фото – Денис Дзюба / «Белсат»

«Почему ее закрыли? – спрашивает профессор Лепин об Игналинской АЭС, где проходили съемки сериала. – Литве сказали сделать это, как только они вошли в Евросоюз. После этого Россия начала думать, как вернуть энергетическую власть над регионом – ведь Игналинка обеспечивала энергией страны Балтии и Польшу. И тут они одновременно, по одному проекту, начали строить две АЭС – одну в Калининградской области, одну – в Островце. Но страны Балтии и Польша заявили, что они приобретать электроэнергию с этих станций не будут. Россия среагировала сразу и тут же прекратила строить. А мы продолжаем. И это – дикая ситуация».

Беседовали Якуб Бернат и Денис Дзюба

В ликвидации последствий аварии в Чернобыле приняло участие несколько сот тысяч человек, многие из них поплатились за это здоровьем. В одном из прошлых постов я уже рассказывал о легендарных — это подразделение принимало участие в расчистке кровель Третьего энергоблока и машинного зала от крайне радиоактивных обломков, вылетевших из активной зоны реактора. Только через эту крайне опасную работу прошло 3828 человек — все они в последствии имели той или иной степени проблемы со здоровьем, так как за минуту или две работы на кровлях получили дозу, сопоставимую с той, что обычный человек получает из фоновой радиации за всю жизнь.

Изучая все эти материалы, я часто задумывался над тем, а можно ли было осуществить ликвидацию последсвий каким-либо иным путём? Понятно, что что-то делать с разрушенным Четвертым энергоблоком было нужно, но может быть, можно было сделать что-то другое? Чтобы в итоге пострадало меньше людей?

Однажды мне попалась Юлия Андреева — он принимал участие в чернобыльских событиях с самого начала и занимал должность заместителя генерального директора по науке в объединении "Спецатом" и провел в Черобыле и Припяти более пяти лет, занимаясь вопросами ликвидации последсвтий аварии.

В оценке чернобыльских событий Юлий Андреев в целом близок к версии Константина Чечерова, о которой я — никакого "теплового взрыва" не было, был взрыв ядерной природы (неконтролируемая ядерная реакция на быстрых нейтронах), о чем говорят развороченные изнутри стержни-твэлы. Большая часть топлива (около 90%) попало в атмосферу и тут же испарилсь, оставшиеся 10% (это пару десятков тонн) осталось внутри энергоблока, расплавило бетон и протекло в подреакторные помещения в виде сплава, названного позже "чернобылитом", после чего через пару недель перешло в абсолютно стабильное холодное состояние. На этом чернобыльская авария закончилась — именно об этом, кстати, говорил Чечеров, измеряя в июне 1986 года температуру в районе реактора — она составляла всего 24 градуса.

Если придерживаться этой версии событий, то выходит, что никакого "нестабильного состояния реактора" не было, не нужно было ничего контролировать, нужно было просто отойти подальше от радиоактивных обломков.

Вот цитата Юлиана Андреева о том, что нужно было сделать дальше: "После этого началась великая суета, объяснить суть которой можно только в книге, но не в коротком рассказе. Если бы в этот момент, двенадцатого мая 1986 года, хотя бы один умный человек получил власть над событиями, Чернобыльская АЭС было бы погребена под песчаным холмом и забыта на тысячи лет. Это потребовало бы минимальных затрат и минимального геройства.".

По мнению Андреева, Строительство саркофага в том виде, в котором он существует, было напрасным делом, на котором только зря "пожгли" множество народу. Была напрасной и дезактивация Припяти — всё равно город не удалось отчистить до приемлемых для жизни уровней. Нужно было просто засыпать разрушенный энергоблок высоким курганом из песка и отгородить близлежащую территорию.

Лично мне кажется, ликвидация последствий аварии в том виде, в котором она проходила, была продиктована во много амбициями ЦК КПСС — "вот мол, у нас произошла авария, а мы все восстановим как было, на зло всем врагам за Западе" — под этим соусом производилась и дезактивация Припяти, и ликвидационные работы с уклоном в сохранении ЧАЭС в действующем виде. То есть, важен был символизм, а не рациональные решения. Как об этом хорошо скзаал Андреев — "Сколько труда и здоровья людей было вбито в эту затею, даже мне трудно подсчитать, хотя многое прошло и через мои руки. Я уверен, однако, что на те деньги, что были и будут еще затрачены на это нелепое мероприятие, можно было бы построить не менее десяти таких станций, как Чернобыльская."

А как вы считаете? Нужно ли было строить саркофаг и стараться сохранить АЭС, или нужно было просто засыпать все песком да и начать с начала?

________________________________________ ______

Понравился пост? Расскажите о нем, нажав на кнопочку ниже.

Отмечая дату трагедии на Чернобыльской АЭС, мы публикуем рассказ человека, который в том же, 1986-м году, побывал в Зоне отчуждения в качестве ликвидатора последствий аварии.

Записки ликвидатора

Попытаюсь написать о ликвидации аварии на ЧАЭС , как участник ее. Пишу только то, чему сам был свидетель, если с чужих слов — так и напишу. Извиняйте, что много слов, так получилось.

Предыстория

О себе: у нас в университете была военная кафедра и нас, биологов, готовили, как офицеров-химиков. По окончании присвоили звание лейтенанта запаса, через 10 лет получил звание ст. лейтенанта, а весь срок моей службы в армии составил 75 суток — то время, что я участвовал в ЛПА (ликвидация последствий аварии) на ЧАЭС.

Услышав об аварии, понял, что рано или поздно буду там, по воинской специальности. Много читал по доступной литературе (об Инете тогда никто и не слышал, да его и не существовало). Задумался, почему в Японии люди, пережившие облучение при ядерных бомбардировках Хиросимы и Нагасаки, до сих пор живы, и понял, что одна из главных причин — традиционное чаепитие с детства.

Начал «рыться» в свойствах чая и где-то вычитал, что он выводит радиацию. Правда, в Японии традиционно пьют зеленый чай, а у нас черный, но суть та же. Я и до этого его любил и много пил. В части же выпивали ежедневно не меньше литра. Есть мнение, что и спирт выводит радиацию, да, это правда, но нюанс в том, что пить спирт надо ДО облучения, а после он совершенно бесполезен, в отличие от чая.

Путь в Зону

В начале ноября 1986 г. меня вызвали в райвоенкомат и сказали, что возможно мне придется поехать на спецсборы по ЛПА, отправили на медкомиссию в райполиклинику.

Так получилось, что я стал единственным человеком среди ликвидаторов района, у которого есть медобследование до поездки. Тех, кого призывали до меня, поднимали кого в 2, кого в 4 часа ночи и тут же отправляли через военкомат в зону, на сборы давали 10 минут. Кого отправили после меня, не обследовали, т.к. пришло ЦУ никаких обследований не проводить.

Меня признали абсолютно здоровым. Помню, заведующий поликлиникой сказал: «Может, вам написать какую-нибудь болезнь? Нам же потом вас лечить». На что я ответил (молодой был, идейный): «Я давал присягу защищать Родину». Он вздохнул и подписал: «Годен без ограничений».

28 ноября меня вызвали в райвоенкомат и сказали, что я призываюсь на спецсборы, отправка в облвоенкомат завтра, в 4 утра. 29-го мы, 10 офицеров-запасников из разных мест области, сидели в зале. Перед нами выступил заместитель облвоенкома и сказал, что мы призываемся на спецсборы по ликвидации аварии на ЧАЭС. Он добавил, что мы можем отказаться от поездки, но…

«…вот рядом со мной сидит прокурор области, против всех отказавшихся согласно закона «О воинской обязанности» будет возбуждено уголовное дело» (!!!). Для справки: это от 3 до 5 лет лишения свободы.

Естественно, что отказавшихся не было.

Назначили старшего группы. Им оказался единственный среди нас член КПСС, заведующий одним из ресторанов облцентра. Автобусом нас отвезли в Краснознаменку, в/ч, где переодевали всех военнообязанных, отправляющихся в Зону. Там с нами провели беседу и объявили назначения на должности.

Оказалось, что требовалось восемь человек, а нас было десять. То есть, двое оказались «лишними». Одного отсеяли сразу, у него было трое детей. Так получилось, что надо было отправлять домой одного из двоих — меня или парня из моего же поселка. Задали вопросы: коммунисты? — нет, комсомольцы? — оба, кто хочет ехать добровольно? — молчание. Тогда бросили монету. Выпало отправляться домой мне. Тут мгновенно в голове пронеслось: «Когда вернусь, как мне доказать, что я не струсил, что отправили в Зону его, а не меня?» И сказал, давайте поеду я. Спросили у второго: «Ты не против?» Парень, разумеется, не возражал. Вот так я и попал в список.
(Кстати, когда вернулся домой, мне пришлось рассказывать людям, что парня того не родители «отмазали», и что он не струсил, а просто оказался лишним).

В общем, на следующее утро нас переодели в солдатскую форму, дали сухпайки, выдали проездные документы и отправили в Одессу, сказав, что там нас встретит представитель облвоенкомата, поможет с билетами на поезд.

Приехали. Никто нас не встречает, часа через два решили, что нечего ждать и сами взяли билеты. Минут за 15 до отхода поезда прилетел запыхавшийся подполковник, узнал, что мы уже взяли билеты, сказал молодцы и убежал. 1-го утром мы приехали в Фастов, далее электричкой в Белую Церковь, там у дембелей-«партизан» узнали, куда идти на пересыльный пункт.

Добрались. В большой 2-этажной казарме везде стояли 2-ярусные койки, было полно «партизан», как солдат, так и офицеров. Наш старший нашел нам какой-то закуток, сказал ждать и пошел искать начальство. Вернулся где-то через час, сказал, что нас здесь никто не ждал, мы никому не нужны, но через час будет идти колонна в 25-ю бригаду (тоже пересыльный), мы поедем с ними.

Построение, мы в строю, но отдельной группой. Идет группа офицеров, сверяясь с бумагами, проверяют команды. Дошли до нас — а вы кто такие, вас нет у нас в списке, посмотрели документы — хрен с вами, хотите ехать — езжайте, но мы за вас не отвечаем.

Часов в 5 вечера приехали в 25-ю, всех разобрали, а мы сидим. Час, второй, третий, пятый… Никто нас не кормил ни в Белой Церкви, ни в бригаде, ели то, что взяли из дома. Все кинули в общий стол, а когда съели, в ход пошли сухпайки. Старший ходил в штаб, чтобы связались с полком, ему ответили, что для связи нужен позывной, которого мы не знали. Они сказали, что тоже не знают. Врали, конечно.

В половине двенадцатого ночи приехал за нами «бобик». Оказалось, что начальник автослужбы полка ждал замену, а среди нас был его сменщик, он несколько раз звонил в бригаду, ему отвечали, что никаких офицеров нет (хотя мы уже несколько часов там сидели). Наконец, он вышел на своего коллегу из бригады и тот ему сказал, что офицеры есть. Он — на свой «бобик», и за нами. В общем, 1-го в 12 ночи мы оказались в части. Нас завели в штаб, распределили по должностям, каждый забрал своего сменщика — вводить в курс дела. 3-го они уже уехали по домам.

О войсковой части

В/ч 44316, или, как ее называли — Одесский полк, находилась около села Ст. Соколы. В общем-то, Зона — понятие условное: в самом начале военные обвели циркулем по карте (центр ЧАЭС) круг радиусом 10 км, затем радиусом 30 км, их соответственно обнесли колючей проволокой. Отсюда и названия: «10-км зона», «30-км зона».

По периметру, за 30 км, как мне сказали позже, стояло 30 полков или спецбатальонов со спецтехникой от всех военных округов СССР. В первые дни после аварии на ликвидацию отправили «срочников», но потом кому-то в голову пришла мысль, что они будут болеть и что потом за них придется отвечать, поэтому всех «срочников» вернули назад. Вместо них стали призывать «партизан» («мудрейшее решение»: пусть потом голова болит у гражданских).

Вообще-то в наш полк должны были призываться ребята из Молдавии, Крыма, Одесской, Николаевской и Херсонской областей, но почему-то попадали и из других мест. Когда я пришел, застал из Северного Кавказа (в моем взводе были ребята из Майкопа), в середине декабря — пополнение из Донецкой и Луганской (тогда Ворошиловградской) областей, в основном шахтеры, в середине января — пополнение из Свердловской обл. (Россия).

Пополнение было каждые 2 недели, по 250 человек, на следующий день столько же отправлялись домой. Призывались в возрасте от 25 до 45 лет (до 25 — организм растет, могло быть замещение кальция при росте костей стронцием, после 45 — отложение солей, того же стронция), тех, кто на «гражданке» имел дело с облучением, тут же возвращали.
При мне в одном из пополнений оказался рентгентехник, его утром следующего дня отправили домой, сказав: «Тебе же потом год нельзя будет работать по специальности, нечего тебе здесь делать!».

В целом в части были все нормальные люди, от комполка до рядового (от ком. роты и выше — кадровые офицеры, много было прошедших Афганистан, далее – «партизаны»). Никто не требовал отдавать честь, друг с другом общались на «ты» («партизаны»). На чистоту подворотничков и прическу внимания не обращали, хотя ребята по мере возможности и сами держались в чистоте. Если попадался неряха, быстро приводили его в нормальное состояние. Ни одной драки за все мое время в полку не было, если что, любой приходил на помощь, несмотря на звание и должность.

В части был свой магазин, где продавались невиданные по тем временам вещи. Я хоть к тому времени и побывал в командировках в Киеве, Москве, Ленинграде, но подавляющего большинства из этого не видел в свободной продаже. Вьетнамские ананасы в сиропе (банки по 800 г), румынское печенье в упаковках по 200 г (очень вкусное), венгерские консервированные помидоры, болгарские консервированные огурцы, шпроты, постоянно индийский чай, Фанта, Пепси-кола, сгущенка, даже баночка черной икры лежала, советские наручные часы «Электроника», румынские кожаные кроссовки и т. д.

Кто помнит советские времена, знает, что в то время даже в областных центрах полки магазинов были полупустыми. А тут такое изобилие. Если кто-то пытался пролезть без очереди, его, несмотря на звание, тут же ставили на место.

Кормили в части очень хорошо. Рацион рядового и офицера отличался только тем, что соответственно на сутки было положено сливочного масла 90 г и 120 г, 1 и 2 вареных яйца. В остальном всё одинаково. Масло, сахар, виноград, яблоки лежали на столах навалом, каждый брал, сколько хотел, еще и оставалось (виноград и яблоки в виде шефской помощи поставлял Крым), рыбные консервы были только в масле, тушенка была настоящей и много, борщи очень вкусные, о комбижире и костях вместо мяса в борще и супах никто и не слышал, «шрапнели» (перловка) ни разу не было. Ежедневно всем полагалось (и выдавалось) 200 г сока (виноградный, яблочный, персиковый), какао или кофе, чай, сыр твердый, вторые блюда всегда были с кучей мяса или рыбы. Причем, у всех одинаково: как у офицеров, так и у рядовых. Когда вернулся домой после такой еды, первое время было чувство голода, настолько хорошо там кормили. Да, и служили в нашем полку, в отличие от остальных, 2 месяца (в других доходило и до 6 месяцев).

Служба

Я был назначен на должность командира отдельного взвода, подчинялся напрямую начальнику штаба. Конечно, было труднее, чем в составе роты: самому вести и учет доз облучения взвода, и политинформации проводить, и на подъеме присутствовать (через месяц я отказался от этого — хронический недосып). Кроме того, в мои обязанности входило и рапорты на работу писать (вечером в штабе разнарядка, сколько и от кого куда направить, утром, до 7 утра, сдать пофамильный список выезжающих в штаб), и представления на поощрение, увольнение. Но, в то же время, была и относительная независимость от других.

Спасало то, что во взводе все взрослые, прошедшие срочную, сами держали порядок и мне подсказывали. Было только одно ЧП: двое ребят через месяц службы возомнили себя «стариками» и сказали, что теперь они не будут убирать снег, топить печку и дежурить в палатке. Пришлось употребить власть: сказал им, что я не против, что они – да, «старики», но и уйдут они на «гражданку», как «старики»: не через 60 дней, а минимум через 120. Как бабка пошептала. Больше никто и не пытался.

Представления на замену писались, когда человек набирал 15 рентген, обычно это было через месяц-полтора, поэтому каждый стремился поскорее получить «дозу», к моменту отъезда набиралось 20-24 рентгена. Нас, офицеров, строго предупредили, что максимальная доза может быть не более 24,99 рентгена, если поставить 25 и более, то поставившим займется военная прокуратура. Вот и приходилось «химичить». Ребята знали, но понимали и никто не возражал.

Кстати о дозе. Когда мы валили «рыжий» лес, первыми шли медики-дозиметристы (тоже «партизаны»). На участке, где должны были работать, замеряли фон — над снегом (а он был 30-40 см толщиной) методом конверта: замеры в 5 точках (по краям и в центре). Затем бралась средняя доза (она составляла 0,45 рентгена в час), работали двумя сменами по 4 часа. Естественно, после валки деревьев и утаптывания снега фон повышался, но его уже никто не измерял. За 4 часа ставили дозу 0,6 рентген, больше было нельзя (0,45х4 сколько будет?).

О машинах . Обслуживания их, как такового практически не было, если что-то ломалось, ребята брали бутылку водки, ехали на «отстойник». Охрана отстойника была из нашего полка, и снимали нужное с тех машин

Для справки: отстойник — объект, куда сгоняли зараженную технику, могильник — закопанное в землю имущество.

О могильниках . Неизвестно, сколько и где они в Зоне. Это было особенно отчетливо видно на примере нашей части: командир полка выезжал, выбирал понравившееся ему место (конечно, без консультаций с гидротехниками и др.), там рылся котлован примерно 200х100 м и глубиной 2 м. Туда свозили все, что нужно было захоронить, посылали десятка два крепких ребят с кувалдами — разбивать объемные вещи. Когда котлован заполнялся до 0,5 м от поверхности, его засыпали землей. На карты его расположение не наносилось, и когда один наполнялся, то рылся новый котлован и т.д.

Работа

Так получилось, что кроме выездов со своим взводом, иногда приходилось быть на подмене, да и самому интересно было посмотреть новое. Первый мой выезд был в Чернобыль, там решили подготовить 2 пятиэтажки под общежитие.

Приехали. Двери подъездов опечатаны, открывали с милицией. Нам сказали, что в квартирах должны были остаться только батареи отопления и сантехника, остальное выбрасывать, включая обои. К окну подъезжал самосвал, с 1-го по 5-й этажи выбрасывалось всё. Заполнился самосвал — подъезжал другой, закончили проем — начинали другой. Вещи вывозили на могильники.

Обратил внимание сам, потом специально спрашивал у ребят — в квартирах не было никаких ценных вещей: меховых шапок, шуб, цветных телевизоров, хрусталя, хороших ковров, других ценностей. А ведь люди уезжали в спешке, не могли они всё это вывезти, и подъезды были опечатаны. Куда всё исчезло, вопрос риторический. Некоторые телевизоры (ч/б), с более-менее большим экраном ребята, вначале проверив приборами на фон, забирали в часть, в палатки. Практически в каждой был телевизор, там и смотрели.

Потом были выезды на ПУСО-2 (это ПУСО нашего полка), на подмену. Работы там для меня практически не было, солдаты хорошо знали свое дело, роль офицера была в случае чего улаживать конфликты с теми, чьи машины отмывали.

В конце декабря мне «повезло», и я 4 дня ездил в Припять. Сама Припять была огорожена колючкой с сигнализацией, при ее срабатывании должна была приезжать спецгруппа, но при мне подобного не было. Единственный въезд был со стороны Янова, там постоянно дежурили 2 милиционера, да на день приезжали 2 офицера — майор и подполковник.

Еще небольшое отступление, чтобы потом понятнее было — тогда мне было 34, я уже 7 лет как был разведен, т.е., мне не нужно было опасаться, что за мои поступки «отыграются» на семье, по натуре общительный, за словом в карман не лез. Мог начать разговор на равных с кадровыми офицерами как своими (начштаба и комполка, майором-особистом, полковником и подполковником — пост. представителями штаба округа при части), так и с незнакомыми. Как-то, увидев ехавший уазик с цифрой «Б» в знаке, остановил его, там сидел какой-то полковник, начал разговор с ним со слов «Здравствуйте, вы из Белорусского округа?» (я учился в университете в Минске). Не знаю, он то ли опешил от такой наглости старлея, то ли просто нормальный человек, но спокойно ответил, что он из Московского, а в чем мол дело. Я ответил, что увидел «Б», а я там учился, извинился, что остановил. Он сказал, что ничего страшного и уехал.

Так вот о Припяти . Туда в порядке экскурсии должны были проехать министры обороны соцстран во главе с министром обороны СССР, поэтому мы должны были расчистить от снега улицы того маршрута, по которому они будут двигаться. Послали 3 поливомоечных машины. Лопат вообще не было, перерыли весь автопарк, не нашли ни одной.

Поставили машины уступом и щетками начали счищать снег на обочину. К концу дня расчистили. А ночью опять снег. И так 3 дня чистили. На 4-й день приехали в Припять в 5 утра, сделали два круга, вдруг появилось с десяток машин с «партизанами», они начали лопатами сгребать снег. Ну, мы и съехали в какой-то закуток, с часик подремали, потом начали опять чистить. Собственно всю работу сделали до нас, мы только подчистили.

Вдруг несется уазик и из него в мегафон слова, из которых цензурными были только «5 минут» и «не было». Все дружно запрыгнули в машины, и мы умчались куда-то в лес. Через часа полтора нам объявили, что мы можем возвращаться по частям.

Что запомнилось: было жутко. Красивый современный город, в магазинах горит свет, в хозмаге стоит мотоцикл К-750 (огромный дефицит по тому времени), куча велосипедов, на балконах сушится белье, кое-где вялится рыба, цветы на подоконниках, шторы и звенящая тишина. Ни одной птицы, ни одного животного, никого вообще.

Правда, животных я, все-таки, видел. Как-то мы обедали с ребятами из Прибалтийского полка (меня и водителей еще поразили их длинные волосы и то, что они ели, не снимая шапок и бушлатов). Они очищали парники, кто-то захотел их запустить, во-второй — с ребятами из Прикарпатского полка (тут было на обед борщ с комбижиром в палец толщиной, мне, как гостю, положили какую-то кость с салом, перловка с рыбой в томатном соусе и компот, запомнил оттого, что потом у меня началась дикая изжога). Так вот к «столовой» пришло все живое население Припяти: 3 собаки (дворняга, немецкая овчарка, колли) и кот. Сидели рядышком, мирно. Когда им вынесли поесть и разложили по кучкам, каждый съел только свое, не пытаясь отобрать что-то у соседа, поев, они куда-то убежали.

По дороге в Припять проезжали неподалеку от ЧАЭС (на самой ЧАЭС я не был), запомнилось, что крыша 3-го блока была усеяна грачами, но ни одной птицы на саркофаге (его закончили в ноябре, до моего приезда).

За неделю до нового года прекратились все выезды, кроме ПУСО-2, началась «дурная» работа в части: очистка от снега, ремонты, покраска (в 30-ти градусный мороз!). Ко мне подошли незнакомые ребята (потом оказалось шахтеры) и сказали:

— Командир (как-то такое обращение прижилось в части при обращении солдат к офицерам-«партизанам»), мы знаем тебя, поговори с руководством, почему мы сидим тут без толка? Если нет работы, то пусть нас домой отпускают, нас там работа ждет. Иначе бузить начнем.
Я спросил, а что ж они своим командирам не говорят?
— Да мы говорили, только они не хотят идти.
Спасибо, ребята, что вы меня под танк бросаете. Но они «успокоили»:
— Не бойся, мы, если что, тебя выручим.

Как они собирались это делать, не знаю, но пришлось идти. Зашел к начштаба, рассказал. Он сперва полез «в бочку» (мол, я их под трибунал отправлю). Пришлось сказать, что это не срочники, а взрослые люди, что 250 шахтеров под трибунал не отправить, да и не боятся они ничего, после шахт. Не знаю, как они решали, но в тот же день весь полк собрали в клубе, выступил командир части, сказал, что сейчас работы в Зоне нет ни для кого. И что они с начштаба каждый день ездят в штаб сектора, выбивают работу, но пока придется потерпеть. Люди поняли, разговоры прекратились.

И вот 31 декабря радостная весть: опять сбор в клубе и объявление, что есть работа — валить «рыжий» лес. Весь январь валили, начиная с 1-го. В две смены по 4 часа, без выходных. За месяц убрали аж 7 гектаров. Не потому, что сачковали, просто из техники была всего 1 (одна!) бензопила на часть, остальное — двуручные пилы и топоры. Свалив дерево, надо было обрубить все ветки, разрезать стволы по 3 метра, погрузить стволы и ветки на самосвалы — и все вручную (!).

Много было городских, которые пилы и топора в жизни в руках не держали. Кто умел – учил других. Деревья валили только те, кто хорошо это мог, всегда несколько человек было на подстраховке, никого не подпускали близко к возможному месту падения. И все это сами, без команд офицеров, если кто-то пытался покомандовать, «отправляли» подальше. При мне послали на три буквы комполка, т.к. он чуть не послал солдат туда, куда должно было упасть дерево. И он не обиделся, не послал на «губу», т.к. понял, что был неправ.

Быт

Как я уже говорил, телевизоры стояли в каждой палатке. Кроме этого был бильярд в клубе с большими шарами из подшипников, каждый вечер кино в клубе. Причем фильмы, в основном, новые (на то время). Пару раз приезжали концертные бригады и один раз выступала самодеятельность из Ст. Соколов. Там девушка ходила в проходе в чем-то типа ночной сорочки. Начались перешептывания, ведь мужики живых женщин 2 месяца не видели. Так комполка встал в проходе спиной к сцене, скрестил руки и смотрел на солдат. Наступила полная тишина.

Был в части свой парикмахер, фотограф, палатка-душевая, где все отмывались после работы. Все бесплатно. Фотоаппарат я не брал, хотя снимаю с 14 лет, т.к. нас сперва в райвоенкомате, затем в облвоенкомате, а далее — и в части предупредили, что брать его нельзя. Что если заметят, как кто-то снимает, это будет расценено, как шпионаж.

Поэтому эти фото (солдат) делал фотограф части, а фото саркофага мне подарили. Кстати, там применяли какой-то особый бетон и он действительно черного цвета, видел по дороге в Припять.

О водке . Водку в части пили. Через день в Киев ездил уазик за водкой, привозили 5-6 ящиков. Водители рассказывали, что хотя за спиртным всегда была очередь, их всегда пропускали без очереди, т.к. «ликвидаторам водка нужнее». Но пили водку мало, в основном брали на дни рождения: 1-2 бутылки на взвод (30 человек). В основном все пили крепкий чай (не чифирь!). Ну, тут уже и я проводил соответствующую агитацию. Заваривали чай в 3-литровом бутыльке, воду кипятили «народным» кипятильником: два лезвия от «безопасной» бритвы на дне, к каждому отдельный провод — и в розетку. Между лезвиями обычная резинка для стирания. Собственно, как поправят химики, это было не кипячение, а гидролиз воды, но при этом выделялось большое количества тепла, что и приводило к закипанию. В кипяток и бросали чай. В день каждый выпивал не меньше литра чая, чаепитием в основном и занимали время. Верхнюю одежду (х/б гимнастерку и брюки, сапоги, шапку, бушлат) нам не меняли. Что получали при переодевании в Краснознаменке, в том работали, в том и возвращались из Зоны.

Дембель

В части все находились по 60 суток, не больше. Почему же у меня 75? Когда подал рапорт на замену (как и «своим», за 2 недели), он попал к начштаба, который подписывал все рапорта: и на солдат, и на офицеров. Он тут же вызвал меня, при мне порвал рапорт и сказал, что я уеду в один день с ним. Не знаю, какие у него были дела, но он тоже сидел 75 суток. Так и поехали в Киев одной машиной: он, я и 2 кадровых офицера. Там мы от него отделались, вернее он убежал по своим делам, а мы пошли в столовую, поели, выпили по 50 г водки на прощание, их поезда уходили раньше, мой — поздно ночью, проводил каждого и начал бродить по вокзалу.

Познакомился с каким-то сержантом-«партизаном» из другой части. Бродили, разговаривали. Смотрим, идет какой-то генерал, сверлит нас глазами. Мы глянули на него и продолжили спокойно идти дальше, не отдавая чести (с какой стати?). Видим, он подбежал к патрулю, что-то им доказывает, они ему что-то отвечают, ну а мы пошли дальше.

Мы знали, что патрулям был строжайший приказ из Москвы: ни в коем случае не задерживать «партизан»-ликвидаторов. Исключение — если лежит абсолютно пьяный. И то — такого взять, и, аккуратно, не обижая, дать проспаться, утром покормить и посадить на поезд. Поэтому когда мы проходили мимо патрулей, они отворачивались и начинали судорожно прикуривать. Бедняги, они, наверно, в день из-за нас выкуривали по несколько пачек.

Добрался до Краснознаменки, забрал свои вещи (мешок совершенно сплющился), но домой поехал в форме и сапогах. В Одессе взял билет на свой автобус. Еду, дремлю. В Николаеве вышел. Стою, курю, и вдруг ко мне начинает придираться какой-то пассажир из моего автобуса, в гражданском:

— Почему одет не по уставу?!
Отвечаю, что не все ли ему равно. Он стал шуметь:
— Сейчас милицию и патруль вызову!
— Ну, вызывай.
Он снова:
— Предъяви документы!
— А сам-то ты кто такой, чтобы я документы показывал?

В конце концов он показал свои, оказался майор какой-то. Показал и я свои, чтобы отстал. Майор, вроде, немного успокоился, но продолжал недовольно бубнить: мол, почему я так одет, не по уставу. Пришлось «отправить» его к министру обороны, и спросить у него, почему он одевает всех в солдатское. Только тогда вояка, наконец, угомонился. А может, просто выдохся…

Больше по пути домой приключений не было.

Страх

Было ли страшно? Да, было. Всем, кто только попадал в часть. Мне — вдвойне, т.к., повторюсь, нас готовили на военке, как командиров взводов радиационо-химической разведки и дозиметрического контроля. Плюс за эти 7 месяцев с момента аварии и до моего призыва начитался много чего. Но через несколько дней (максимум неделю) все успокаивались, тем более, что радиация не видна, а внешне пейзаж ничем не отличался от обычного, незараженного. Единственное, что могло указывать на нестандартность ситуации, это то, что все в части постоянно покашливали. Даже во сне. Да во рту был металлический привкус, от которого нельзя было избавиться. Как сказали медики, это от радиоактивного изотопа йода. Как только выехал за пределы зоны, кашель пропал.

Не знаю как другие взводные, но я нещадно гонял своих только за респираторы. Не дай бог кто-то выезжал в зону без «Лепестка»: тут были и маты, и угрозы. Правда, такое было только в самом начале, с теми, кто мне достался от прежнего взводного, но все быстро поняли, что это для их же блага. Уже через неделю никто из моих без респиратора не выезжал, и не обращал внимания на подшучивания от «героев» щеголявших тем, что они не боятся радиации и работают без «Лепестков».

Второе правило, что я ввел – это после работы перед входом в палатку обязательное тщательное вытряхивание шапок и бушлатов, мытье сапог (до морозов) и обтирание их снегом (после морозов). Но тут ребята и не сопротивлялись: поняли, что им меньше дышать гадостью придется.

Был в моем взводе парень, который панически боялся радиации, но и ему нашлась работа: он стал вечным дневальным в штабе. И был очень доволен тем, что никуда не выезжает. Причем, никто над ним не смеялся, все понимали, что у парня фобия.

Что запомнилось

В части прижилось примерно десяток-полтора домашних гусей, но их никто и не пытался зарезать. Во-первых, кормили, как в хорошем ресторане, во-вторых, как сказали дозиметристы, гуси фонили. Была собачка, при мне она родила 6 щенят, к ним ходили на экскурсию, искали последствия радиации, но ничего не нашли. Обычные щенки, никаких отклонений от нормы, все выжили, одного щенка кто-то их кадровых офицеров потом забрал с собой.

Где-то в конце января ко мне подошел солдат из моего взвода (фамилии уже не вспомню) и сказал, что у него нет документов. Он из Свердловской области, когда их везли через Свердловск, там была стоянка, часов 6 должны были стоять, он отпросился у сопровождающего офицера на пару часов повидать отца, которого не видел лет 10. Все документы были в мешке у того офицера. Вернулся через час, а поезд уже ушел. Так он (уже в форме и абсолютно без документов) самостоятельно, за свой счет, на самолетах, поездах, автобусах, попутках, добрался до Киева, оттуда в Белую Церковь, 25-ю бригаду, в часть. Сам нашел дорогу!

Приехал на следующий день после своих, т.е., опоздал всего на сутки. Но офицер с его документами уже уехал. Он сначала молчал, потом, разузнав обо мне, подошел. Я спросил, а почему он сам не хочет подойти к начштаба? Он замялся, потом сказал, что был трижды судим и боится, что его может забрать военная прокуратура. А там новый срок, уже как рецидивист. Что было делать? Пошел к начштаба, тот сперва разъярился, потом успокоился и отправил решать к особисту. Сперва к особисту зашел я, все рассказал, потом он позвал солдата, не выпуская меня из кабинета, выслушал его, спросил, с кем тот призывался, послал дневального вызвать всех, потом каждого расспрашивал, при этом никого не выпуская.

В конце разговора нас в кабинете было больше десятка. Выслушав всех, отпустил, мне сказал, иди к начштаба, пусть тот делает запрос на возврат документов. Так и поступили. Недели через три сделали повторный запрос, т.к. документы не пришли. Чем закончилось, не знаю — я уехал раньше. Но перед отъездом попросил всех — и своего сменщика, и новых начштаба и нач. политотдела, и писарей — чтобы они, если не придут документы, выписали парню отдельно справку, что тот действительно находился в части и принимал участие в ЛПА. Вот такие были люди! А ведь он мог спокойно скрыться, пересидеть, сделать себе новые документы на другое имя, но человек поехал выполнять свой долг.

Как-то, после очередного пополнения, попал ко мне чистокровный цыган из Саратского р-на Одесской области. Запомнил его потому, что вначале все время у меня вырывалось Саратовский р-н. Какой-то нетипичный был цыган, не такой, каким их представляют в фильмах и книгах – разудалыми и бесшабашными молодцами. Этот был робкий, застенчивый и исполнительный. Тут уже весь взвод встал на его защиту, и все остальные поняли, что смеяться и подшучивать над цыганом опасно для них самих: не физически, а просто морально убьют. Но тот как пришел робким, таким и ушел на дембель.

Срочники

Один раз довелось с ними встретиться. Уже не помню почему, но стояли мы за пределами части. Солдаты (не мои) и я, единственный офицер, разговаривали, грелись у горящего ската. Мороз тогда доходил до 35. И вдруг видим, идут на лыжах человек 5 совсем юных, в шинелях (мы все были только в бушлатах), шапки-ушанки опущены, завязаны под подбородком, в перчатках (мы без них, почему-то руки не мерзли). Подошли ближе, смотрим — они все, судя по внешности, откуда-то из Средней Азии. Дрожат, замерзли. Увидели меня, испугались, начали честь отдавать, заикаться. Ребята их правда быстро успокоили. Оказывается, их часть охраняет 30-тикилометровую колючку и они ходят смотреть, нет ли разрывов. А тут замерзли, увидели костер, решили погреться. Потом так робко, на меня косясь, спросили закурить. Тут же все достали сигареты, отдали им всё, что у нас было. Они погрелись и ушли. А нам было тоскливо и жалко их. Ну, мы-то взрослые, а зачем молодежь-то травить?! И тем более отправлять на мороз не привыкших к нему…

Радиация

При мне строились новые хранилища части (продуктовый и вещевой). Все стройматериалы — кирпичи, цемент, песок привозились в часть со стройплощадок пятого и шестого блоков ЧАЭС. Подошел ко мне кладовщик продуктового и говорит, что стены хранилища фонят, и что он говорил об этом начпроду, но тот отмахнулся.

Взял у ребят ДП 5-А и пошел проверять. Действительно, фонило, и очень сильно — около 0,3 рентгена в час. Иду к начштаба, говорю, тот отмахивается, начинает угрожать: мол, будешь поднимать эту тему, такое письмо тебе на работу отправлю, ни одна тюрьма не примет.

Пришлось идти к медикам. Те поняли с полуслова, ведь все мы едим с того склада. Чтобы меня не подвести, устроили проверку на радиацию абсолютно всех помещений части: палаток, офицерских вагончиков, казармы офицеров, клуба, столовой и собственно складов. Выявили, кроме складов, еще кучу всего фонящего. Доложили начмеду (кадровый подполковник). Вечером на собрании тот взял слово и выдал. Нагоняи получили и командиры рот (и я в том числе) и начпрод, и начвещь, и начштаба. В общем, на следующий день в часть завезли чистый лес, откуда-то из-под Малина, заработала в три смены полковая пилорама, склады обшили внутри 50-мм досками. Фон резко упал. Начштаба потом долго косился на меня, но я делал невинные глаза и отвечал, что я-то ведь тоже получил нагоняй.

О дозиметрах

Где-то в начале декабря нам выдали дозиметры-накопители. Их нужно было прикрепить к поясу шнурком на уровне… Одним словом, сами понимаете чего. Дозиметров было по одному на офицера, и по одному на каждую группу работающих солдат (5-7 человек). Предупредили, что один стоит 70 рублей, и что за утерю придется платить в 3-х кратном размере (зарплата инженера тогда была на уровне 120 руб.). Повесил и я.

Дня через три подошел к нашему химику-дозиметристу (кадровый лейтенант), спрашиваю, а как же узнать дозу? Оказывается, что перед тем, как выдать нам, каждый дозиметр (в нем какая-то кремниевая пластинка, которая изменяет цвет в зависимости от облучения) должен был быть вставлен в особый прибор, записана накопленная в нем доза, в журнале отмечено, кому и с какой дозой выдан накопитель. Перед отъездом опять каждый прибор должен быть вставлен в прибор и так определена реальная полученная доза. Но т.к. такой прибор единственный и находится в штабе Зоны, то никто таких процедур не делал и делать не собирается. Естественно, я тут же вернул прибор назад, то же сделали мои ребята, а за ними и весь полк.

О мародерстве и мародерах

Было и такое. Где-то за две недели до своего дембеля командование (комполка, начштаба, начПО и другие «верха») отправило в свои части по месту службы по 2 «шаланды» («Камаз» с длинным прицепом). Каждый отправлял, что накопил. В Молдавию — только с досками, в Крым, Одессу — техника (дизельэлектростанции, генераторы, двигатели, телевизоры, холодильники, стиральные порошки, сетки-авоськи в тюках, каждый тюк по 1000 шт. и др.). Причем, всё это бралось с тех складов пятого и шестого блоков, т.е. прилично фонило. Сижу я в комнате при клубе, пью чай с ребятами, разговариваем. Вдруг врывается подполковник, таким я его ни до, ни после не видел: разъяренный, сплошной мат-перемат, угрозы и убежал. Спрашиваю у ребят, что с ним, а один и говорит:

— Так он же генератор возле клуба увидел.
— Ну и что? – спрашиваю.
— Так он же сегодня шаланды отправил, вот и бесится, что этот не заметил.

И надо же случится, что пока шаланды были в пути, с внеплановой проверкой в часть заявилась военная прокуратура. Проверив многое, спросили, а где шаланды? Им сказали, что возят лес из Малина, сейчас в пути, показали липовые приказы. Когда ребята вернулись, их из автопарка даже в палатки не пустили, послали дежурных собрать и принести их вещи, тут же оформили «дембельские» документы, посадили в уазик и — на Киев. Но мы-то ведь были в части, и все было на виду. Так и узнали. Когда вернулся домой, тут же предупредил родственников и знакомых, чтобы ничего в комиссионках не покупали, даже самый крутой дефицит, т.к. всё это, скорее всего, будет привезено из Зоны, фонящим.

Из чужих рассказов

В феврале к нам в часть приезжал полковник, который начинал сразу после аварии. Нас всех тогда собрали в клубе послушать его рассказы. В частности, он сказал, что вначале его часть поставили метрах в 500 от станции, на опушке «рыжего» леса. Но где-то через неделю какой-то любопытный взял и замерил свою свежевыложенную «кучу»: ее фон составил 2 рентгена в час. В течение часа после этого часть переехала на нынешнее место. Представляю, какие дозы они схватили за это время.

Двое ликвидаторов из моего района были по две минуты на крыше третьего блока, сбрасывали в развал куски графита и урана с крыши. По их рассказам, из спецодежды им дали только типа просвинцованных плавок (тяжелые были), из остальной защиты — «Лепесток» (ватно-марлевая повязка) и плащ из ОЗК (общевойсковой защитный комплект). Перед этим на фото каждому показали, что он должен сделать, чтобы не мешать другим. По сирене они выскочили на крышу, успели сбросить вниз по 3 лопаты, опять сирена, бегом назад с крыши.

Один ликвидатор летом 86-го работал внутри третьего блока станции. Они тряпками отмывали стены помещений от радиации. Рассказывал, что после работы (смена 4 часа) полный душ, идут голые к дозиметристу, он меряет тело и опять гонит в душ. После 4-го душа махнул рукой: все равно бестолку.

А вообще в моем районе из 35 ликвидаторов в 92 г., в живых осталось 15. Многие не дожили до пенсии, даже досрочной, чернобыльской.

Самое большое, что я там сделал — добился отключения ЗАСа (засекреченная аппаратура связи) в части на полтора часа. Эта связь должна быть круглосуточной и постоянной, ее отсутствие даже на 5 минут — ЧП. А здесь целых полтора часа и без последствий! А суть в том, что в тот день впервые в СССР в 23 часа должен был идти документальный фильм о Высоцком по ТВ. Но тот канал глушился работающим ЗАСом, причем во всей части. А мне и самому хотелось посмотреть и ребятам, ведь о самом Высоцком и впервые!

Пришлось применить всю смекалку и хитрость. Начал дня за три, прошел путь от командиров рот до начальника политотдела, особиста, представителей округа. Что только я им не рассказывал! Хотя они и сами его знали и любили его песни. В общем, самый главный — полковник из представителей округа вместе с особистом дали команду на время фильма остановить ЗАС. Правда, подстраховались, каждый по своим каналам — сообщили своим коллегам, чтобы в случае чего те срочно звонили на телефон, возле телефона поставили аж 3-х человек. И вот ленкомната битком набита, телевизор включен, по нему рябь и шум. И вдруг четкая картина, хороший звук. Посмотрели до конца, только закончился — включили ЗАС. Тут же они звонят своим, не было ли чего. К счастью для всех, ничего за эти полтора часа не произошло. Были и другие мелкие похождения, но они особого внимания не заслуживают.

Фотоархив

Благодарность

В конце каждого месяца в полку награждали такими благодарностями и благодарностями от имени штаба округа человек 200 (в полку было около 1000). Еще примерно на 150 человек отправлялись благодарственные письма от имени части на работу. Так что надо было особо постараться, чтобы не получить благодарность. Но именно такая ценилась больше всего, из-за фотографии ЧАЭС (это было чуть ли не единственное незасекреченное фото в то время. По крайней мере, я подобных не видел). В моем взводе такие благодарности и письма на работу получили абсолютно все. Лучше не рассказывать, чего это мне стоило, но считаю, что все они действительно заслужили. Нормальные командиры других рот и взводов делали то же самое.

Пропуск

Иметь такой пропуск было, как сейчас сказали бы, престижно, вот я его себе и «сделал», да еще и с печатью «300». За что и поплатился. Как-то вечером, когда все отдыхали, меня послали в часть Забайкальского округа за какими-то образцами документов. Я их часа два копировал, а все из-за того, что на то время только у меня из «партизан» был такой пропуск. Кстати, в той части я был поражен: зима, а дорожки и плац очищены от снега, стоит грибок, под ним часовой, все отдают честь, даже солдаты солдатам, когда меня завели в штаб, солдаты вскочили с мест и вытянулись по стойке «смирно». Оказывается, из-за того, что их привозят за несколько тысяч км, держат здесь по 6 (шесть!) месяцев, свою дозу они получают за 2 месяца, а затем настоящая муштровка, как в обычной части со срочниками. И это со взрослыми «партизанами»! Как они завидовали нам, когда я рассказал о нашей жизни!

Справка старшего машины

Пригодилась мне, когда три раза сопровождал «дембелей» в Киев и один раз встречал в Киеве новых комполка, наштаба и с ними несколько офицеров. Поездка в Киев была как награда: увидеть людей в гражданском, женщин, детей, городской транспорт — это было, как чудо.

Справка по дозам облучения

Выдавалась для того, чтобы мы по ошибке не поставили дозу больше положенного. От времени она развалилась на 4 части, да и краска выгорела, но разобрать пока можно.

Еще 2 справки

Такие выдавались каждому, от солдата до полковника. Правда, сейчас у подавляющего большинства справок на оплату нет, их сдавали в бухгалтерию, а где-то в 2000-2002 г. было указание изъять их из бухгалтерий и уничтожить. У меня сохранилась только потому, что добрые люди вовремя предупредили, чтобы я ее забрал, а в бухгалтерии осталась ксерокопия. И главбух пошла мне навстречу.

P.S. автора

Я не хочу выкладывать материал под своим ником не потому, что боюсь чего-то. Тем более, что никакой подписки «О неразглашении» от нас не требовали ни письменно, ни устно. Просто не считаю себя «героем, спасшим мир». Так получилось, что стал ликвидатором, но это не моя заслуга и не моё желание. Надеюсь, вы меня поймете.